— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и
безо всякой выгоды для кого бы то ни было. Она заслужила его, ты скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит, что она ничего не смеет просить. Но я, мы
все родные,
все любящие ее просим, умоляем тебя. За что она мучается? Кому от этого лучше?
В то время как старший брат женился, имея кучу долгов, на княжне Варе Чирковой, дочери декабриста
безо всякого состояния, Алексей уступил старшему брату
весь доход с имений отца, выговорив себе только 25 000 в год.
Вспомнились свои, домашние старики и прежде
всех — историк Козлов, с его старомодной фразой: «Как истый любитель чая и пьющий его
безо всяких добавлений…» Тот же Козлов во главе монархической манифестации, с открытой, ревущей, маленькой пастью, с палкой в руке.
Маленький поляк, очевидно, показался ему фигурой комическою, и он тотчас возненавидел его по примеру
всех желчных и печеночных людей, у которых это всегда вдруг происходит
безо всякого даже повода.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня
все сильнее,
все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны
все не умолкает,
все глубже вонзается в душу, как острие,
все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец
всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное,
безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха,
всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!