Неточные совпадения
Замечу тоже,
что, кажется,
ни на одном европейском языке не пишется так трудно, как на русском.
Замечу при сем, в виде феномена,
что я не помню
ни одного исключения: все спрашивали.
Никогда
ни о
чем не просил; зато раз года в три непременно являлся домой на побывку и останавливался прямо у матери, которая, всегда так приходилось, имела свою квартиру, особую от квартиры Версилова.
Я написал кому следует, через кого следует в Петербург, чтобы меня окончательно оставили в покое, денег на содержание мое больше не присылали и, если возможно, чтоб забыли меня вовсе (то есть, разумеется, в случае, если меня сколько-нибудь помнили), и, наконец,
что в университет я «
ни за
что» не поступлю.
Странно, мне, между прочим, понравилось в его письмеце (одна маленькая страничка малого формата),
что он
ни слова не упомянул об университете, не просил меня переменить решение, не укорял,
что не хочу учиться, — словом, не выставлял никаких родительских финтифлюшек в этом роде, как это бывает по обыкновению, а между тем это-то и было худо с его стороны в том смысле,
что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
Именно таинственные потому,
что были накоплены из карманных денег моих, которых отпускалось мне по пяти рублей в месяц, в продолжение двух лет; копление же началось с первого дня моей «идеи», а потому Версилов не должен был знать об этих деньгах
ни слова.
Прожив уже месяц, я с каждым днем убеждался,
что за окончательными разъяснениями
ни за
что не мог обратиться к нему.
— N'est-ce pas? [Не правда ли? (франц.)] Cher enfant, истинное остроумие исчезает,
чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю женщин! (франц.)] Поверь, жизнь всякой женщины,
что бы она там
ни проповедовала, это — вечное искание, кому бы подчиниться… так сказать, жажда подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
— Да, насчет денег. У него сегодня в окружном суде решается их дело, и я жду князя Сережу, с чем-то он придет. Обещался прямо из суда ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят тысяч. Конечно, я всегда желал добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья
ни при
чем. Закон!
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и
ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и после этих трех минут спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не ответил, потому
что все у меня заволоклось.
Она как-то вздернула лицо, скверно на меня посмотрела и так нахально улыбнулась,
что я вдруг шагнул, подошел к князю и пробормотал, ужасно дрожа, не доканчивая
ни одного слова, кажется стуча зубами...
И я повернулся и вышел. Мне никто не сказал
ни слова, даже князь; все только глядели. Князь мне передал потом,
что я так побледнел,
что он «просто струсил».
— Я бы должен был спросить двадцать пять рублей; но так как тут все-таки риск,
что вы отступитесь, то я спросил только десять для верности. Не спущу
ни копейки.
— Но если вам доказано логически, математически,
что ваш вывод ошибочен,
что вся мысль ошибочна,
что вы не имеете
ни малейшего права исключать себя из всеобщей полезной деятельности из-за того только,
что Россия — предназначенная второстепенность; если вам указано,
что вместо узкого горизонта вам открывается бесконечность,
что вместо узкой идеи патриотизма…
В самом деле,
чего же я боялся и
что могли они мне сделать какой бы там
ни было диалектикой?
Мало опровергнуть прекрасную идею, надо заменить ее равносильным прекрасным; не то я, не желая
ни за
что расставаться с моим чувством, опровергну в моем сердце опровержение, хотя бы насильно,
что бы там они
ни сказали.
Позвольте-с: у меня был товарищ, Ламберт, который говорил мне еще шестнадцати лет,
что когда он будет богат, то самое большое наслаждение его будет кормить хлебом и мясом собак, когда дети бедных будут умирать с голоду; а когда им топить будет нечем, то он купит целый дровяной двор, сложит в поле и вытопит поле, а бедным
ни полена не даст.
Что мне за дело о том,
что будет через тысячу лет с этим вашим человечеством, если мне за это, по вашему кодексу, —
ни любви,
ни будущей жизни,
ни признания за мной подвига?
— Господа, — дрожал я весь, — я мою идею вам не скажу
ни за
что, но я вас, напротив, с вашей же точки спрошу, — не думайте,
что с моей, потому
что я, может быть, в тысячу раз больше люблю человечество,
чем вы все, вместе взятые!
— Нравственных идей теперь совсем нет; вдруг
ни одной не оказалось, и, главное, с таким видом,
что как будто их никогда и не было.
Но после похорон девицы молодой князь Сокольский, возвратившийся из Парижа в Эмс, дал Версилову пощечину публично в саду и тот не ответил вызовом; напротив, на другой же день явился на променаде как
ни в
чем не бывало.
Я вошел тут же на Петербургской, на Большом проспекте, в один мелкий трактир, с тем чтоб истратить копеек двадцать и не более двадцати пяти — более я бы тогда
ни за
что себе не позволил.
Минута для меня роковая. Во
что бы
ни стало надо было решиться! Неужели я не способен решиться?
Что трудного в том, чтоб порвать, если к тому же и сами не хотят меня? Мать и сестра? Но их-то я
ни в каком случае не оставлю — как бы
ни обернулось дело.
Это всегда только те говорят, которые никогда никакого опыта
ни в
чем не делали, никакой жизни не начинали и прозябали на готовом.
Мне грустно,
что разочарую читателя сразу, грустно, да и весело. Пусть знают,
что ровно никакого-таки чувства «мести» нет в целях моей «идеи», ничего байроновского —
ни проклятия,
ни жалоб сиротства,
ни слез незаконнорожденности, ничего, ничего. Одним словом, романтическая дама, если бы ей попались мои записки, тотчас повесила бы нос. Вся цель моей «идеи» — уединение.
Я знаю,
что у меня может быть обед, как
ни у кого, и первый в свете повар, с меня довольно,
что я это знаю.
Они уйдут
ни с
чем, уверяю вас, только разве с подарками.
Оставшись, мы тотчас поссорились: я высказал все,
что у меня за все время на него накипело; высказал ему,
что он лишь жалкая бездарность и ординарность и
что в нем никогда не было
ни малейшего признака идеи.
Я особенно оценил их деликатность в том,
что они оба не позволили себе
ни малейшей шутки надо мною, а стали, напротив, относиться к делу так же серьезно, как и следовало.
Ну, поверят ли,
что я не то
что плакал, а просто выл в этот вечер,
чего прежде никогда не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена была утешать меня — и опять-таки совершенно без насмешки
ни с ее,
ни с его стороны.
— Да, папа, — с ласковым видом ответила Лиза; она звала его отцом; я этому
ни за
что не хотел подчиниться.
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не в таком соглашении, а, напротив, даже в разногласии, потому
что я на днях, завтра, оставляю ходить к князю, не видя там
ни малейшей службы…
Были, разумеется, и дети, как я, но я уже
ни на
что не смотрел, а ждал с замиранием сердца представления.
Произошло что-то такое,
чего я
ни за
что не понимал.
— Merci, друг, я сюда еще
ни разу не вползал, даже когда нанимал квартиру. Я предчувствовал,
что это такое, но все-таки не предполагал такой конуры, — стал он посредине моей светелки, с любопытством озираясь кругом. — Но это гроб, совершенный гроб!
Безо всякого сомнения, нам вешаться друг другу на шею совсем
ни к
чему, но можно расстаться, так сказать, взаимно уважая друг друга, не правда ли, а?
Друг мой, это очень неблагородно, тем более
что твоя мать
ни в
чем не виновна лично: это характер чистейший, а если она не Версилова, то единственно потому,
что до сих пор замужем.
Скажу кстати, в скобках,
что почему-то подозреваю,
что она никогда не верила в мою гуманность, а потому всегда трепетала; но, трепеща, в то же время не поддалась
ни на какую культуру.
— А
что именно, я и до сих пор не знаю. Но что-то другое, и, знаешь, даже весьма порядочное; заключаю потому,
что мне под конец стало втрое при нем совестнее. Он на другой же день согласился на вояж, без всяких слов, разумеется не забыв
ни одной из предложенных мною наград.
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А
что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому
что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и
ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного,
ни одного поступка действительного?
По миновании же срока и последует дуэль;
что я с тем и пришел теперь,
что дуэль не сейчас, но
что мне надо было заручиться, потому
что секунданта нет, я
ни с кем не знаком, так по крайней мере к тому времени чтоб успеть найти, если он, Ефим, откажется.
Я был убежден,
что Васин считает этого господина
ни во
что, но
что объяви я то же мнение, и он тотчас же с серьезным достоинством заступится и назидательно заметит,
что это «человек практический, из людей теперешних деловых, и которого нельзя судить с наших общих и отвлеченных точек зрения».
И не прибавив более
ни звука, он повернулся, вышел и направился вниз по лестнице, не удостоив даже и взгляда очевидно поджидавшую разъяснения и известий хозяйку. Я тоже взял шляпу и, попросив хозяйку передать,
что был я, Долгорукий, побежал по лестнице.
Не думая
ни о
чем, не рассуждая и не воображая, я шагнул, поднял портьеру и очутился перед ними обеими.
— Пошел вон, пошел вон, иди вон! — прокричала Татьяна Павловна, почти толкая меня. — Не считайте
ни во
что его вранье, Катерина Николаевна: я вам сказала,
что оттуда его за помешанного аттестовали!
— Я тут
ни при
чем, — поспешил я отмахнуться и стал в сторонке, — я встретил эту особу лишь у ворот; она вас разыскивала, и никто не мог ей указать. Я же по своему собственному делу, которое буду иметь удовольствие объяснить после них…
И
что же? — известие не произвело
ни малейшего впечатления: даже хоть бы брови поднял!
— Мне-то не знать? Да я же и нянчила этого ребенка в Луге. Слушай, брат: я давно вижу,
что ты совсем
ни про
что не знаешь, а между тем оскорбляешь Андрея Петровича, ну и маму тоже.
Дав слово Версилову,
что письмо это, кроме меня, никому не будет известно, я почел уже себя не вправе объявлять о нем кому бы то
ни было.
После этого и жильцы разошлись по своим комнатам и затворились, но я все-таки
ни за
что не лег и долго просидел у хозяйки, которая даже рада была лишнему человеку, да еще с своей стороны могущему кое-что сообщить по делу.