Неточные совпадения
Она была довольна, счастлива детьми, я не мешал ей
ни в
чем, предоставлял ей возиться с детьми, с хозяйством, как она хотела.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той,
что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они
ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие
чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
— Ну, коротко сказать, я убедился,
что никакой земской деятельности нет и быть не может, — заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, — с одной стороны игрушка, играют в парламент, а я
ни достаточно молод,
ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками; а с другой (он заикнулся) стороны, это — средство для уездной coterie [партии] наживать деньжонки.
— Нет, ты постой, постой, — сказал он. — Ты пойми,
что это для меня вопрос жизни и смерти. Я никогда
ни с кем не говорил об этом. И
ни с кем я не могу говорить об этом, как с тобою. Ведь вот мы с тобой по всему чужие: другие вкусы, взгляды, всё; но я знаю,
что ты меня любишь и понимаешь, и от этого я тебя ужасно люблю. Но, ради Бога, будь вполне откровенен.
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ.
Что ж делать, ты мне скажи,
что делать? Жена стареется, а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь,
что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты
ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
И сколько бы
ни внушали княгине,
что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, он не могла верить этому, как не могла бы верить тому,
что в какое бы то
ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
Кити испытывала после обеда и до начала вечера чувство, подобное тому, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли
ни на
чем остановиться.
И она стала говорить с Кити. Как
ни неловко было Левину уйти теперь, ему всё-таки легче было сделать эту неловкость,
чем остаться весь вечер и видеть Кити, которая изредка взглядывала на него и избегала его взгляда. Он хотел встать, но княгиня, заметив,
что он молчит, обратилась к нему.
Есть люди, которые, встречая своего счастливого в
чем бы то
ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего,
что есть в нем, и видеть в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их, и ищут в нем со щемящею болью в сердце одного хорошего.
Разговор не умолкал
ни на минуту, так
что старой княгине, всегда имевшей про запас, на случай неимения темы, два тяжелые орудия: классическое и реальное образование и общую воинскую повинность, не пришлось выдвигать их, а графине Нордстон не пришлось подразнить Левина.
«То и прелестно, — думал он, возвращаясь от Щербацких и вынося от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого,
что он не курил целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, — то и прелестно,
что ничего не сказано
ни мной,
ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций,
что нынче яснее,
чем когда-нибудь, она сказала мне,
что любит.
«Да наконец Анна
ни в
чем не виновата, — думала Долли.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно,
что она так далеко от него; и о
чем бы
ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
— И
ни за
что не хотел войти. Какой-то он странный, — прибавил Степан Аркадьич.
Ничего не было
ни необыкновенного,
ни странного в том,
что человек заехал к приятелю в половине десятого узнать подробности затеваемого обеда и не вошел; но всем это показалось странно. Более всех странно и нехорошо это показалось Анне.
Несмотря на то,
что туалет, прическа и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своем сложном тюлевом платье на розовом чехле, вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним
ни минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах, с этою высокою прической, с розой и двумя листками наверху ее.
И Корсунский завальсировал, умеряя шаг, прямо на толпу в левом углу залы, приговаривая: «pardon, mesdames, pardon, pardon, mesdames» и, лавируя между морем кружев, тюля и лент и не зацепив
ни за перышко, повернул круто свою даму, так
что открылись ее тонкие ножки в ажурных чулках, а шлейф разнесло опахалом и закрыло им колени Кривину.
— Мне
ни для
чего не нужно видеть тебя, — робко отвечал он. — Я просто приехал тебя видеть.
Николай Левин продолжал говорить: — Ты знаешь,
что капитал давит работника, — работники у нас, мужики, несут всю тягость труда и поставлены так,
что сколько бы они
ни трудились, они не могут выйти из своего скотского положения.
—
Ни о
чем, — смутясь отвечал Константин.
— Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть.
Что там
ни толкуй, а всё не чужие. Ну, выпей же. Расскажи,
что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. — Как ты живешь?
— Если хочешь знать всю мою исповедь в этом отношении, я скажу тебе,
что в вашей ссоре с Сергеем Иванычем я не беру
ни той,
ни другой стороны. Вы оба неправы. Ты неправ более внешним образом, а он более внутренно.
Когда он вошел в маленькую гостиную, где всегда пил чай, и уселся в своем кресле с книгою, а Агафья Михайловна принесла ему чаю и со своим обычным: «А я сяду, батюшка», села на стул у окна, он почувствовал
что, как
ни странно это было, он не расстался с своими мечтами и
что он без них жить не может.
— О нет, о нет! Я не Стива, — сказала она хмурясь. — Я оттого говорю тебе,
что я
ни на минуту даже не позволяю себе сомневаться в себе, — сказала Анна.
Не вспоминая
ни своих,
ни его слов, она чувством поняла,
что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
Ей так легко и спокойно было, так ясно она видела,
что всё,
что ей на железной дороге представлялось столь значительным, был только один из обычных ничтожных случаев светской жизни и
что ей
ни пред кем,
ни пред собой стыдиться нечего.
— Извините меня, доктор, но это право
ни к
чему не поведет. Вы у меня по три раза то же самое спрашиваете.
— Нет, она ничего не говорила
ни про того
ни про другого; она слишком горда. Но я знаю,
что всё от этого…
Он знал очень хорошо,
что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во
что бы то
ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье,
что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
— От Нильсон? — с ужасом спросила Бетси, которая
ни зa
что бы не распознала Нильсон от всякой хористки.
— Разве вы не знаете,
что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия
ни для себя,
ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
— О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая
ни одного слова из того,
что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем разговоре.
Мысли его, как и тело, совершали полный круг, не нападая
ни на
что новое.
Она смотрела так просто, так весело,
что кто не знал ее, как знал муж, не мог бы заметить ничего неестественного
ни в звуках,
ни в смысле ее слов.
Но для него, знавшего ее, знавшего,
что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего,
что всякие свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть,
что она не хотела замечать его состояние,
что не хотела
ни слова сказать о себе, означало многое.
Сколько он
ни говорил себе,
что он тут
ни в
чем не виноват, воспоминание это, наравне с другими такого же рода стыдными воспоминаниями, заставляло его вздрагивать и краснеть.
Левин замолчал. Опять противопоставлялась эта сила. Он знал,
что, сколько они
ни пытались, они не могли нанять больше сорока, тридцати семи, тридцати восьми рабочих за настоящую цену; сорок нанимались, а больше нет. Но всё-таки он не мог не бороться.
Его не рассердили
ни вид крестьянской лошади и стригуна, топтавших его зеленя (он велел согнать их встретившемуся мужику),
ни насмешливый и глупый ответ мужика Ипата, которого он встретил и спросил: «
Что, Ипат, скоро сеять?» — «Надо прежде вспахать, Константин Дмитрич», отвечал Ипат.
— Есть, брат! Вот видишь ли, ты знаешь тип женщин Оссиановских… женщин, которых видишь во сне… Вот эти женщины бывают на яву… и эти женщины ужасны. Женщина, видишь ли, это такой предмет,
что, сколько ты
ни изучай ее, всё будет совершенно новое.
— Очень можно, куда угодно-с, — с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать почувствовать,
что для других могут быть затруднения, как и с кем обойтись, но для него никогда и
ни в
чем не может быть затруднений.
— Вот вы хоть похва̀лите, — сказала Агафья Михайловна, — а Константин Дмитрич,
что ему
ни подай, хоть хлеба корку, — поел и пошел.
Как
ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил
ни формы,
ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить,
что хотел.
А позволь тебя спросить, в
чем состоит этот аристократизм Вронского или кого бы то
ни было, — такой аристократизм, чтобы можно было пренебречь мною?
Само собою разумеется,
что он не говорил
ни с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
—
Ни зa
что не проиграю. Один Махотин опасен.
Они и понятия не имеют о том,
что такое счастье, они не знают,
что без этой любви для нас
ни счастья,
ни несчастья — нет жизни», думал он.
Когда он был тут,
ни Вронский,
ни Анна не только не позволяли себе говорить о чем-нибудь таком,
чего бы они не могли повторить при всех, но они не позволяли себе даже и намеками говорить то,
чего бы мальчик не понял.
Когда бы, в какую минуту
ни спросили бы ее, о
чем она думала, она без ошибки могла ответить: об одном, о своем счастьи и о своем несчастьи.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал,
что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить
ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё,
что могло от этого выйти,
что она,
ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная,
что скажет.