Неточные совпадения
Я
с самого детства привык воображать себе этого человека, этого «будущего отца моего» почти в каком-то сиянии и не мог представить себе иначе, как на первом
месте везде.
Но протестовать тогда же — значило бы порвать
с ними сразу, что хоть вовсе не пугало меня, но вредило моим существенным целям, а потому я принял
место покамест молча, молчаньем защитив мое достоинство.
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была
с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая
с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя
с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если
место будет, потому что в сущности не стоит).
Впрочем, и все, что описывал до сих пор, по-видимому
с такой ненужной подробностью, — все это ведет в будущее и там понадобится. В своем
месте все отзовется; избежать не умел; а если скучно, то прошу не читать.
Могущество! Я убежден, что очень многим стало бы очень смешно, если б узнали, что такая «дрянь» бьет на могущество. Но я еще более изумлю: может быть,
с самых первых мечтаний моих, то есть чуть ли не
с самого детства, я иначе не мог вообразить себя как на первом
месте, всегда и во всех оборотах жизни. Прибавлю странное признание: может быть, это продолжается еще до сих пор. При этом замечу, что я прощения не прошу.
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос,
с презрением удивляется, как смел попасть в первое
место,
с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек
с книжкой или
с газетой в руках?
Это был очень маленький и очень плотненький французик, лет сорока пяти и действительно парижского происхождения, разумеется из сапожников, но уже
с незапамятных времен служивший в Москве на штатном
месте, преподавателем французского языка, имевший даже чины, которыми чрезвычайно гордился, — человек глубоко необразованный.
Я скоро сошел
с дивана, потому что подслушивать показалось мне стыдно, и перебрался на мое старое
место, у окна, на плетеном стуле.
В других
местах я сам на расспросы хозяев отвечал так нелепо, что на меня глядели
с удивлением, а в одной квартире так даже поссорился.
Он тотчас встал: «Непременно, непременно, говорит, доставлю вам уроки и
место;
с сего же дня займусь, потому что вы к тому совсем достаточный имеете аттестат»…
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал на
месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и
с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал
с самого Тушара! Рыданья рвались из меня
с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это
с своего
места: этот мальчик был всюду как у себя дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
Об этой фантазии гордой и стыдливой Анны Андреевны увидать этого ребенка и о встрече там
с Лизой я, может быть, потом расскажу, если будет
место; но все же я никак не ожидал, чтоб Анна Андреевна когда-нибудь пригласила Лизу к себе.
До того же времени ездил дома в три, все
с князем, который «вводил» меня в эти
места.
— Ваша жена… черт… Если я сидел и говорил теперь
с вами, то единственно
с целью разъяснить это гнусное дело, —
с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в одно такое
место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
Мы играли уже
с лишком час; наконец я увидел
с своего
места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и молча смотрел на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
Разом вышла и другая история: пропали деньги в банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал
место, где они лежали, «сейчас только лежали», и это
место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной,
с тем
местом, где лежали мои деньги, то есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
Я вынул его и осмотрел даже
с некоторым любопытством; кончик платка сохранял еще вполне след бывшего узелка и даже ясно отпечатавшийся кругленький оттиск монетки; я, впрочем, положил платок на
место и задвинул ящик.
— Просто надо приподнять его! — встал Версилов; двинулся и доктор, вскочила и Татьяна Павловна, но они не успели и подойти, как Макар Иванович, изо всех сил опершись на костыль, вдруг приподнялся и
с радостным торжеством стал на
месте, озираясь кругом.
Есть по нашему
месту такой на детей кашель, коклюш, что
с одного на другого переходит.
«Ишь ведь! снести его к матери; чего он тут на фабрике шлялся?» Два дня потом молчал и опять спросил: «А что мальчик?» А
с мальчиком вышло худо: заболел, у матери в угле лежит, та и
место по тому случаю у чиновников бросила, и вышло у него воспаление в легких.
Другой бы на его
месте трусил и все бы еще сомневался; но Ламберт был молод, дерзок,
с нетерпеливейшей жаждой наживы, мало знал людей и несомненно предполагал их всех подлыми; такой усумниться не мог, тем более что уже выпытал у Анны Андреевны все главнейшие подтверждения.
— Скверно очень-с, — прошептал на этот раз уже
с разозленным видом рябой. Между тем Ламберт возвратился почти совсем бледный и что-то, оживленно жестикулируя, начал шептать рябому. Тот между тем приказал лакею поскорей подавать кофе; он слушал брезгливо; ему, видимо, хотелось поскорее уйти. И однако, вся история была простым лишь школьничеством. Тришатов
с чашкою кофе перешел
с своего
места ко мне и сел со мною рядом.
Было бы неделикатно; да и клянусь, он был в таком состоянии, что его почти надо было щадить: он был взволнован; в иных
местах рассказа иногда просто обрывал и молчал по нескольку минут, расхаживая
с злым лицом по комнате.
Я даже упрекнул себя, невольно и сердечно, за некоторую легкость и как бы высокомерие,
с которыми, как припоминалось мне, выслушивал вчера некоторые
места его «исповеди».
Он убежал к себе по лестнице. Конечно, все это могло навести на размышления. Я нарочно не опускаю ни малейшей черты из всей этой тогдашней мелкой бессмыслицы, потому что каждая черточка вошла потом в окончательный букет, где и нашла свое
место, в чем и уверится читатель. А что тогда они действительно сбивали меня
с толку, то это — правда. Если я был так взволнован и раздражен, то именно заслышав опять в их словах этот столь надоевший мне тон интриг и загадок и напомнивший мне старое. Но продолжаю.
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные
места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком
месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого
места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные
места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» —
с большим,
с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Покуда Тимофеевна //
С хозяйством управлялася, // Крестьяне
место знатное // Избрали за избой: // Тут рига, конопляники, // Два стога здоровенные, // Богатый огород. // И дуб тут рос — дубов краса. // Под ним присели странники: // «Эй, скатерть самобраная, // Попотчуй мужиков».
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два
места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу,
с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.