Неточные совпадения
Но великодушные, а не деспотические чувства кипели во мне — предуведомляю заранее, чтоб не
вышло ошибки из
слов моих.
И я повернулся и
вышел. Мне никто не сказал ни
слова, даже князь; все только глядели. Князь мне передал потом, что я так побледнел, что он «просто струсил».
Вот как бы я перевел тогдашние мысли и радость мою, и многое из того, что я чувствовал. Прибавлю только, что здесь, в сейчас написанном,
вышло легкомысленнее: на деле я был глубже и стыдливее. Может, я и теперь про себя стыдливее, чем в
словах и делах моих; дай-то Бог!
Может, я очень худо сделал, что сел писать: внутри безмерно больше остается, чем то, что
выходит в
словах. Ваша мысль, хотя бы и дурная, пока при вас, — всегда глубже, а на
словах — смешнее и бесчестнее. Версилов мне сказал, что совсем обратное тому бывает только у скверных людей. Те только лгут, им легко; а я стараюсь писать всю правду: это ужасно трудно!
Уж одно
слово, что он фатер, — я не об немцах одних говорю, — что у него семейство, он живет как и все, расходы как и у всех, обязанности как и у всех, — тут Ротшильдом не сделаешься, а станешь только умеренным человеком. Я же слишком ясно понимаю, что, став Ротшильдом или даже только пожелав им стать, но не по-фатерски, а серьезно, — я уже тем самым разом
выхожу из общества.
Подошел и я — и не понимаю, почему мне этот молодой человек тоже как бы понравился; может быть, слишком ярким нарушением общепринятых и оказенившихся приличий, —
словом, я не разглядел дурака; однако с ним сошелся тогда же на ты и,
выходя из вагона, узнал от него, что он вечером, часу в девятом, придет на Тверской бульвар.
Но Татьяна Павловна хмурилась; она даже не обернулась на его
слова и продолжала развязывать кулек и на поданные тарелки раскладывать гостинцы. Мать тоже сидела в совершенном недоумении, конечно понимая и предчувствуя, что у нас
выходит неладно. Сестра еще раз меня тронула за локоть.
Я быстро
вышел; они молча проводили меня глазами, и в высшей степени удивление было в их взгляде. Одним
словом, я задал загадку…
Эта идея так же чудовищна, как и другая клевета на нее же, что она, будто бы еще при жизни мужа, обещала князю Сергею Петровичу
выйти за него, когда овдовеет, а потом не сдержала
слова.
— Нет, я подожду, когда вы
выйдете, а сама
выйду потом. Я еще напишу два
слова Татьяне Павловне.
Одним
словом, я опускаю подробности, но из всего этого
вышла потом пресложная и прегнусная сплетня.
— Узнаешь! — грозно вскричала она и выбежала из комнаты, — только я ее и видел. Я конечно бы погнался за ней, но меня остановила одна мысль, и не мысль, а какое-то темное беспокойство: я предчувствовал, что «любовник из бумажки» было в криках ее главным
словом. Конечно, я бы ничего не угадал сам, но я быстро
вышел, чтоб, поскорее кончив с Стебельковым, направиться к князю Николаю Ивановичу. «Там — всему ключ!» — подумал я инстинктивно.
Одним
словом, сцена
вышла потрясающая; в комнате на сей раз были мы только все свои, даже Татьяны Павловны не было. Лиза как-то выпрямилась вся на месте и молча слушала; вдруг встала и твердо сказала Макару Ивановичу...
«Однако, — подумал я тогда про себя, уже ложась спать, —
выходит, что он дал Макару Ивановичу свое „дворянское
слово“ обвенчаться с мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне прежде о Макаре Ивановиче».
— Ты прав, но ни
слова более, умоляю тебя! — проговорил он и
вышел от меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только прибавил к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так что я всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.
Он
вышел ко мне в каком-то полувоенном домашнем костюме, но в чистейшем белье, в щеголеватом галстухе, вымытый и причесанный, вместе с тем ужасно похудевший и пожелтевший. Эту желтизну я заметил даже в глазах его. Одним
словом, он так переменился на вид, что я остановился даже в недоумении.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно
вышла встретить меня в первую свою комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня к себе, подсела опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни
слова.
Кричал же Бьоринг на Анну Андреевну, которая
вышла было тоже в коридор за князем; он ей грозил и, кажется, топал ногами — одним
словом, сказался грубый солдат-немец, несмотря на весь «свой высший свет».
Он с удивлением осмотрелся, вдруг быстро сообразил и
вышел в кухню, не говоря ни
слова, там надел свою шубу и исчез навсегда.
Неточные совпадения
— Мы рады и таким! // Бродили долго по́ саду: // «Затей-то! горы, пропасти! // И пруд опять… Чай, лебеди // Гуляли по пруду?.. // Беседка… стойте! с надписью!..» // Демьян, крестьянин грамотный, // Читает по складам. // «Эй, врешь!» Хохочут странники… // Опять — и то же самое // Читает им Демьян. // (Насилу догадалися, // Что надпись переправлена: // Затерты две-три литеры. // Из
слова благородного // Такая
вышла дрянь!)
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские //
Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я
слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила // Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим:
выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней возить. // Ну,
словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
Из этого
выходило следующее: грамотеи, которым обыкновенно поручалось чтение прокламаций, выкрикивали только те
слова, которые были напечатаны прописными буквами, а прочие скрадывали.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно.
Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные
слова.