Неточные совпадения
Одно только слово, — прокричал я, уже схватив чемодан, — если я сейчас к вам опять «кинулся
на шею», то единственно потому, что, когда я вошел, вы с таким искренним удовольствием сообщили мне этот факт и «
обрадовались», что я успел вас застать, и это после давешнего «дебюта»; этим искренним удовольствием вы разом перевернули мое «юное сердце» опять в вашу сторону.
— Постой, Лиза, постой, о, как я был глуп! Но глуп ли? Все намеки сошлись только вчера в одну кучу, а до тех пор откуда я мог узнать? Из того, что ты ходила к Столбеевой и к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь в голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него
на квартире, и как мы с тобой шли тогда по солнцу и
радовались… тогда уже было? Было?
— Это-то и возродило меня к новой жизни. Я дал себе слово переделать себя, переломить жизнь, заслужить перед собой и перед нею, и — вот у нас чем кончилось! Кончилось тем, что мы с вами ездили здесь
на рулетки, играли в банк; я не выдержал перед наследством,
обрадовался карьере, всем этим людям, рысакам… я мучил Лизу — позор!
Старец же должен быть доволен во всякое время, а умирать должен в полном цвете ума своего, блаженно и благолепно, насытившись днями, воздыхая
на последний час свой и
радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою.
Слышу, деточки, голоса ваши веселые, слышу шаги ваши
на родных отчих могилках в родительский день; живите пока
на солнышке,
радуйтесь, а я за вас Бога помолю, в сонном видении к вам сойду… все равно и по смерти любовь!..
— «Видишь, Марья, какого долговязого взяла себе!» — показала Татьяна Павловна
на мичмана, страшно
обрадовавшись, что Марья наконец заговорила.
Но, мимо всего другого, я поражен был вопросом: «Почему она думает, что теперь что-то настало и что он даст ей покой? Конечно — потому, что он женится
на маме, но что ж она?
Радуется ли тому, что он женится
на маме, или, напротив, она оттого и несчастна? Оттого-то и в истерике? Почему я этого не могу разрешить?»
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире
на канаве, в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы.
Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час и смеркалось. В трактире известили, что он приходил: «Побывали немного и ушли, а может, и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
— Я приведу Петра Ипполитовича, — встала Анна Андреевна. Удовольствие засияло в лице ее: судя по тому, что я так ласков к старику, она
обрадовалась. Но лишь только она вышла, вдруг все лицо старика изменилось мгновенно. Он торопливо взглянул
на дверь, огляделся кругом и, нагнувшись ко мне с дивана, зашептал мне испуганным голосом...
— Да, матушка Марья Степановна, вот кабы меня господь сподобил увидеть Варвару Карповну вашу пристроенною — так, хоть бы как вы, Марья Степановна; не могу более желать; сердце
радуется на ваше семейство: дом — полная чаша, уважение такое отовсюду. Право, хорошо бы, успокоило бы вас!
Неточные совпадения
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят:
на другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные.
Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
И бесы, собравшись,
радуются, а праведные стоят в отдалении и, взирая
на вас, льют слезы.
До первых чисел июля все шло самым лучшим образом. Перепадали дожди, и притом такие тихие, теплые и благовременные, что все растущее с неимоверною быстротой поднималось в росте, наливалось и зрело, словно волшебством двинутое из недр земли. Но потом началась жара и сухмень, что также было весьма благоприятно, потому что наступала рабочая пора. Граждане
радовались, надеялись
на обильный урожай и спешили с работами.
Прыщ смотрел
на это благополучие и
радовался. Да и нельзя было не
радоваться ему, потому что всеобщее изобилие отразилось и
на нем. Амбары его ломились от приношений, делаемых в натуре; сундуки не вмещали серебра и золота, а ассигнации просто валялись по полу.
Затем, имеется ли
на этой линии что-нибудь живое и может ли это"живое"ощущать, мыслить,
радоваться, страдать, способно ли оно, наконец, из"благонадежного"обратиться в"неблагонадежное" — все это не составляло для него даже вопроса…