Неточные совпадения
Я хоть и начну с девятнадцатого сентября, а все-таки вставлю слова два о том, кто я, где
был до того, а стало
быть, и что могло
быть у меня в голове хоть отчасти в то
утро девятнадцатого сентября, чтоб
было понятнее читателю, а может
быть, и мне самому.
Проснувшись в то
утро и одеваясь у себя наверху в каморке, я почувствовал, что у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя в дом князя, я снова почувствовал то же волнение: в это
утро должна
была прибыть сюда та особа, женщина, от прибытия которой я ждал разъяснения всего, что меня мучило!
Как нарочно,
было прелестное
утро, солнце, прохожие, шум, движение, радость, толпа.
Еще вчера я вырезал из газеты адрес — объявление «судебного пристава при С.-Петербургском мировом съезде» и проч., и проч. о том, что «девятнадцатого сего сентября, в двенадцать часов
утра, Казанской части, такого-то участка и т. д., и т. д., в доме № такой-то,
будет продаваться движимое имущество г-жи Лебрехт» и что «опись, оценку и продаваемое имущество можно рассмотреть в день продажи» и т. д., и т. д.
Я этот месяц выдержал, может
быть только несколько расстроил желудок; но с следующего месяца я прибавил к хлебу суп, а
утром и вечером по стакану чаю — и, уверяю вас, так провел год в совершенном здоровье и довольстве, а нравственно — в упоении и в непрерывном тайном восхищении.
Когда мне мать подавала
утром, перед тем как мне идти на службу, простылый кофей, я сердился и грубил ей, а между тем я
был тот самый человек, который прожил весь месяц только на хлебе и на воде.
Вы
были в это
утро в темно-синем бархатном пиджаке, в шейном шарфе, цвета сольферино, по великолепной рубашке с алансонскими кружевами, стояли перед зеркалом с тетрадью в руке и выработывали, декламируя, последний монолог Чацкого и особенно последний крик...
Утро было холодное, и на всем лежал сырой молочный туман.
Смотрю я на нее в то
утро и сумневаюсь на нее; страшно мне; не
буду, думаю, противоречить ей ни в одном слове.
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно
быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то
есть в одном случае святая истина, а в другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня
утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
По-видимому, что-то в этом роде
было и в это
утро, но я не застал начала.
Но все-таки мне
было очень тяжело выходя от него: я видел необычайную перемену ко мне в это
утро; такого тона никогда еще не
было; а против Версилова это
был уж решительный бунт.
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил по городской почте опять записку от Стебелькова, в три строки, с настоятельною и «убедительнейшею» просьбою посетить его завтра
утром часов в одиннадцать для «самоважнейших дел, и сами увидите, что за делом». Обдумав, я решил поступить судя по обстоятельствам, так как до завтра
было еще далеко.
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (один только Бог знает зачем) послав копию с него барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же, в течение дня, должен
был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с
утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как я узнал потом, воротившись еще
утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная»,
были усиленно прибраны и выметены.
Дело в том, что у Татьяны Павловны
был в то
утро в мировом суде процесс с ее кухаркою.
В то
утро, то
есть когда я встал с постели после рецидива болезни, он зашел ко мне, и тут я в первый раз узнал от него об их общем тогдашнем соглашении насчет мамы и Макара Ивановича; причем он заметил, что хоть старику и легче, но доктор за него положительно не отвечает.
И к тому же я
был в восторге и на Ламберта и на Альфонсину смотрел в то ужасное
утро как на каких-то освободителей и спасителей.
Бесконечное страдание и сострадание
были в лице ее, когда она, восклицая, указывала на несчастного. Он сидел в кресле, закрыв лицо руками. И она
была права: это
был человек в белой горячке и безответственный; и, может
быть, еще три дня тому уже безответственный. Его в то же
утро положили в больницу, а к вечеру у него уже
было воспаление в мозгу.
Затем не стану описывать всего этого
утра, хотя и много бы можно
было припомнить.
— О, ты ничего не знаешь, Ламберт! Ты страшно, страшно необразован… но я плюю. Все равно. О, он любит маму; он целовал ее портрет; он прогонит ту на другое
утро, а сам придет к маме; но уже
будет поздно, а потому надо спасти теперь…
А я, знаешь… побегу-ка я, однако, к ней и оставлю записку… знаешь, я напишу нашими словами (она поймет!), что документ тут и чтоб она завтра ровно в десять часов
утра была у меня — ровнешенько!
А ты беги туда и финти пред стариком что
есть мочи, уложи его спать, авось вытянет до утра-то!
Рано
утром, еще, может
быть, в восемь часов, Татьяна Павловна прилетела в мою квартиру, то
есть к Петру Ипполитовичу, все еще надеясь застать там князя, и вдруг узнала о всех вчерашних ужасах, а главное, о том, что я
был арестован.
Неточные совпадения
В желудке-то у меня… с
утра я ничего не
ел, так желудочное трясение…» — да-с, в желудке-то у Петра Ивановича… «А в трактир, — говорит, — привезли теперь свежей семги, так мы закусим».
— Не то еще услышите, // Как до
утра пробудете: // Отсюда версты три //
Есть дьякон… тоже с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку
пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе // Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
Барин в овраге всю ночь пролежал, // Стонами птиц и волков отгоняя, //
Утром охотник его увидал. // Барин вернулся домой, причитая: // — Грешен я, грешен! Казните меня! — //
Будешь ты, барин, холопа примерного, // Якова верного, // Помнить до судного дня!
Поедешь ранним вечером, // Так
утром вместе с солнышком //
Поспеешь на базар.
Г-жа Простакова. Как теленок, мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того смыслу, чтоб в доме
была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С
утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!