Неточные совпадения
Уходишь злой и клянешься, что завтра это уже не повторится, но завтра
опять то
же самое.
— Позволь, Дергачев, это не так надо ставить, —
опять подхватил с нетерпением Тихомиров (Дергачев тотчас
же уступил).
— К тому
же немец, — послышался
опять голос.
— Зачем
же так секретно? — раздался
опять голос ничтожества.
Но не то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а то, что и приехал сюда для него
же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти забыв мои главные цели.
— И даже «Версилов». Кстати, я очень сожалею, что не мог передать тебе этого имени, ибо в сущности только в этом и состоит вся вина моя, если уж есть вина, не правда ли? Но, опять-таки, не мог
же я жениться на замужней, сам рассуди.
— Давеча я проговорился мельком, что письмо Тушара к Татьяне Павловне, попавшее в бумаги Андроникова, очутилось, по смерти его, в Москве у Марьи Ивановны. Я видел, как у вас что-то вдруг дернулось в лице, и только теперь догадался, когда у вас еще раз, сейчас, что-то
опять дернулось точно так
же в лице: вам пришло тогда, внизу, на мысль, что если одно письмо Андроникова уже очутилось у Марьи Ивановны, то почему
же и другому не очутиться? А после Андроникова могли остаться преважные письма, а? Не правда ли?
И наконец,
опять странность:
опять он повторял слово в слово мою мысль (о трех жизнях), которую я высказал давеча Крафту, главное моими
же словами.
Совпадение слов опять-таки случай, но все-таки как
же знает он сущность моей природы: какой взгляд, какая угадка!
Я
опять направлялся на Петербургскую. Так как мне в двенадцатом часу непременно надо было быть обратно на Фонтанке у Васина (которого чаще всего можно было застать дома в двенадцать часов), то и спешил я не останавливаясь, несмотря на чрезвычайный позыв выпить где-нибудь кофею. К тому
же и Ефима Зверева надо было захватить дома непременно; я шел
опять к нему и впрямь чуть-чуть было не опоздал; он допивал свой кофей и готовился выходить.
Упрекнуть
же меня за то, что я погубил князей, опять-таки никто бы не мог, потому что документ не имел решающего юридического значения.
Конечно, тотчас
же обернулся ко мне и
опять обмерил меня своими большими, несколько неподвижными глазами.
Помедлили, но все-таки отворили, сначала чуть-чуть, на четверть; но Стебельков тотчас
же крепко ухватился за ручку замка и уж не дал бы затворить
опять.
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он
же все ждал на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который
опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся на защелку и, не зажигая свечки, бросился на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
Но уж и досталось
же ему от меня за это! Я стал страшным деспотом. Само собою, об этой сцене потом у нас и помину не было. Напротив, мы встретились с ним на третий
же день как ни в чем не бывало — мало того: я был почти груб в этот второй вечер, а он тоже как будто сух. Случилось это
опять у меня; я почему-то все еще не пошел к нему сам, несмотря на желание увидеть мать.
Никак не запомню, по какому поводу был у нас этот памятный для меня разговор; но он даже раздражился, чего с ним почти никогда не случалось. Говорил страстно и без насмешки, как бы и не мне говорил. Но я опять-таки не поверил ему: не мог
же он с таким, как я, говорить о таких вещах серьезно?
Два слова, чтоб не забыть: князь жил тогда в той
же квартире, но занимал ее уже почти всю; хозяйка квартиры, Столбеева, пробыла лишь с месяц и
опять куда-то уехала.
Я очень даже заметил, что вообще у Фанариотовых, должно быть, как-то стыдились Версилова; я по одной, впрочем, Анне Андреевне это заметил, хотя опять-таки не знаю, можно ли тут употребить слово «стыдились»; что-то в этом роде, однако
же, было.
Лиза как-то говорила мне раз, мельком, вспоминая уже долго спустя, что я произнес тогда эту фразу ужасно странно, серьезно и как бы вдруг задумавшись; но в то
же время «так смешно, что не было возможности выдержать»; действительно, Анна Андреевна
опять рассмеялась.
— Я вам добрый
же совет подаю; ну, хотите пари, что сейчас
же выйдет
опять zero: десять золотых, вот, я ставлю, угодно?
Рулетка завертелась — и каково
же было всеобщее изумление, когда вдруг вышло
опять zero!
— Ничего ему не будет, мама, никогда ему ничего не бывает, никогда ничего с ним не случится и не может случиться. Это такой человек! Вот Татьяна Павловна, ее спросите, коли не верите, вот она. (Татьяна Павловна вдруг вошла в комнату.) Прощайте, мама. Я к вам сейчас, и когда приду,
опять спрошу то
же самое…
Я
же не помнил, что он входил. Не знаю почему, но вдруг ужасно испугавшись, что я «спал», я встал и начал ходить по комнате, чтоб
опять не «заснуть». Наконец, сильно начала болеть голова. Ровно в десять часов вошел князь, и я удивился тому, что я ждал его; я о нем совсем забыл, совсем.
Горячий стакан явился, я выхлебнул его с жадностью, и он оживил меня тотчас
же; я
опять залепетал; я полулежал в углу на диване и все говорил, — я захлебывался говоря, — но что именно и как я рассказывал, опять-таки совсем почти не помню; мгновениями и даже целыми промежутками совсем забыл.
Идея, то есть чувство, состояла
опять лишь в том (как и тысячу раз прежде), чтоб уйти от них совсем, но уже непременно уйти, а не так, как прежде, когда я тысячу раз задавал себе эту
же тему и все не мог исполнить.
Я замолчал, потому что опомнился. Мне унизительно стало как бы объяснять ей мои новые цели. Она
же выслушала меня без удивления и без волнения, но последовал
опять молчок. Вдруг она встала, подошла к дверям и выглянула в соседнюю комнату. Убедившись, что там нет никого и что мы одни, она преспокойно воротилась и села на прежнее место.
— Аркадий! — крикнул он
опять, — такая
же точно сцена уже была однажды здесь между нами. Умоляю тебя, воздержись теперь!
Она пришла, однако
же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись
опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Он осекся и
опять уставился в меня с теми
же вытаращенными глазами и с тою
же длинною, судорожною, бессмысленно-вопрошающей улыбкой, раздвигавшейся все более и более. Лицо его постепенно бледнело. Что-то вдруг как бы сотрясло меня: я вспомнил вчерашний взгляд Версилова, когда он передавал мне об аресте Васина.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня к себе, подсела
опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем
же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
Не отвечая на вопрос, она мигом заговорила
опять, так
же скоро и одушевленно...
— Мадье де Монжо? — повторил он вдруг
опять на всю залу, не давая более никаких объяснений, точно так
же как давеча глупо повторял мне у двери, надвигаясь на меня: Dolgorowky? Поляки вскочили с места, Ламберт выскочил из-за стола, бросился было к Андрееву, но, оставив его, подскочил к полякам и принялся униженно извиняться перед ними.
О,
опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что
же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино
же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
— Нет, говорите, — вскричал я, — я вижу на вашем лице
опять искренность… Что
же, Европа воскресила ли вас тогда? Да и что такое ваша «дворянская тоска»? Простите, голубчик, я еще не понимаю.
— Нет-с, уж наверно не воротился, да и не воротится, может, и совсем, — проговорила она, смотря на меня тем самым вострым и вороватым глазом и точно так
же не спуская его с меня, как в то уже описанное мною посещение, когда я лежал больной. Меня, главное, взорвало, что тут
опять выступали их какие-то тайны и глупости и что эти люди, видимо, не могли обойтись без тайн и без хитростей.
Она объявила мне, что теперь она от Анны Андреевны и что та зовет меня и непременно ждет меня сей
же час, а то «поздно будет». Это
опять загадочное словцо вывело меня уже из себя...
Значит, все это «воскресение» лопнуло, как надутый пузырь, и он, может быть, теперь
опять толчется где-нибудь в том
же бешенстве, как тогда после известия о Бьоринге!
Но рассматривал он меня лишь мгновение, всего секунд десять; вдруг самая неприметная усмешка показалась на губах его, и, однако ж, самая язвительная, тем именно и язвительная, что почти неприметная; он молча повернулся и пошел
опять в комнаты, так
же не торопясь, так
же тихо и плавно, как и пришел.
Почти в то
же мгновение появился
опять тот
же лакей с теми
же кредитками в руках...
Все это я таил с тех самых пор в моем сердце, а теперь пришло время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в последний раз: я, может быть, на целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть часть этих чувств да была
же наверно.
Трудно было тоже поверить, чтоб она так и бросилась к неизвестному ей Ламберту по первому зову; но
опять и это могло почему-нибудь так случиться, например, увидя копию и удостоверившись, что у них в самом деле письмо ее, а тогда — все та
же беда!