Неточные совпадения
Прожив уже месяц, я с каждым днем убеждался,
что за окончательными разъяснениями
ни за
что не мог обратиться
к нему.
Она как-то вздернула лицо, скверно на меня посмотрела и так нахально улыбнулась,
что я вдруг шагнул, подошел
к князю и пробормотал, ужасно дрожа, не доканчивая
ни одного слова, кажется стуча зубами...
Минута для меня роковая. Во
что бы
ни стало надо было решиться! Неужели я не способен решиться?
Что трудного в том, чтоб порвать, если
к тому же и сами не хотят меня? Мать и сестра? Но их-то я
ни в каком случае не оставлю — как бы
ни обернулось дело.
Я особенно оценил их деликатность в том,
что они оба не позволили себе
ни малейшей шутки надо мною, а стали, напротив, относиться
к делу так же серьезно, как и следовало.
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не в таком соглашении, а, напротив, даже в разногласии, потому
что я на днях, завтра, оставляю ходить
к князю, не видя там
ни малейшей службы…
По миновании же срока и последует дуэль;
что я с тем и пришел теперь,
что дуэль не сейчас, но
что мне надо было заручиться, потому
что секунданта нет, я
ни с кем не знаком, так по крайней мере
к тому времени чтоб успеть найти, если он, Ефим, откажется.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня,
что Версилов придет сам, первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому
что ни за
что на свете не пошел бы
к нему первый, и не по строптивости, а именно по любви
к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
Но уж и досталось же ему от меня за это! Я стал страшным деспотом. Само собою, об этой сцене потом у нас и помину не было. Напротив, мы встретились с ним на третий же день как
ни в
чем не бывало — мало того: я был почти груб в этот второй вечер, а он тоже как будто сух. Случилось это опять у меня; я почему-то все еще не пошел
к нему сам, несмотря на желание увидеть мать.
Я видел, с каким мучением и с каким потерянным взглядом обернулся было князь на миг
к Стебелькову; но Стебельков вынес взгляд как
ни в
чем не бывало и, нисколько не думая стушевываться, развязно сел на диван и начал рукой ерошить свои волосы, вероятно в знак независимости.
Два месяца назад, после отдачи наследства, я было забежал
к ней поболтать о поступке Версилова, но не встретил
ни малейшего сочувствия; напротив, она была страшно обозлена: ей очень не понравилось,
что отдано все, а не половина; мне же она резко тогда заметила...
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня не с такой бы охотою пускал
к себе по вечерам. И знай, мой милый,
что все эти спасительные заранее советы — все это есть только вторжение на чужой счет в чужую совесть. Я достаточно вскакивал в совесть других и в конце концов вынес одни щелчки и насмешки. На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но главное в том,
что этим маневром ничего и не достигнешь: никто тебя не послушается, как
ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
Тут я рассказал ему весь мой визит до чрезвычайной подробности. Он все выслушал молча; о возможности сватовства князя
к Анне Андреевне не промолвил
ни слова; на восторженные похвалы мои Анне Андреевне промямлил опять,
что «она — милая».
— Ничем, мой друг, совершенно ничем; табакерка заперлась тотчас же и еще пуще, и, главное, заметь,
ни я не допускал никогда даже возможности подобных со мной разговоров,
ни она… Впрочем, ты сам говоришь,
что ее знаешь, а потому можешь представить, как
к ней идет подобный вопрос… Уж не знаешь ли ты
чего?
К тому же сознание,
что у меня, во мне, как бы я
ни казался смешон и унижен, лежит то сокровище силы, которое заставит их всех когда-нибудь изменить обо мне мнение, это сознание — уже с самых почти детских униженных лет моих — составляло тогда единственный источник жизни моей, мой свет и мое достоинство, мое оружие и мое утешение, иначе я бы, может быть, убил себя еще ребенком.
Представлял я тоже себе, сколько перенесу я от мальчишек насмешек, только
что она уйдет, а может, и от самого Тушара, — и
ни малейшего доброго чувства не было
к ней в моем сердце.
Итак,
что до чувств и отношений моих
к Лизе, то все,
что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как в это время. Прибавлю еще,
что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза, после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него
ни малейшего внимания.
Дело в высшей степени пустое; я упоминал уже о том,
что злобная чухонка иногда, озлясь, молчала даже по неделям, не отвечая
ни слова своей барыне на ее вопросы; упоминал тоже и о слабости
к ней Татьяны Павловны, все от нее переносившей и
ни за
что не хотевшей прогнать ее раз навсегда.
— Уверяю вас, — обратился я вдруг
к доктору, —
что бродяги — скорее мы с вами и все, сколько здесь
ни есть, а не этот старик, у которого нам с вами еще поучиться, потому
что у него есть твердое в жизни, а у нас, сколько нас
ни есть, ничего твердого в жизни… Впрочем, где вам это понять.
Версилов как бы боялся за мои отношения
к Макару Ивановичу, то есть не доверял
ни моему уму,
ни такту, а потому чрезвычайно был доволен потом, когда разглядел,
что и я умею иногда понять, как надо отнестись
к человеку совершенно иных понятий и воззрений, одним словом, умею быть, когда надо, и уступчивым и широким.
Ныне не в редкость,
что и самый богатый и знатный
к числу дней своих равнодушен, и сам уж не знает, какую забаву выдумать; тогда же дни и часы твои умножатся как бы в тысячу раз, ибо
ни единой минутки потерять не захочешь, а каждую в веселии сердца ощутишь.
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря
ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала,
что он говорил. С того разу с скамейкой она стала
к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
— Ты прав, но
ни слова более, умоляю тебя! — проговорил он и вышел от меня. Таким образом, мы нечаянно и капельку объяснились. Но он только прибавил
к моему волнению перед новым завтрашним шагом в жизни, так
что я всю ночь спал, беспрерывно просыпаясь; но мне было хорошо.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату —
чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня
к себе, подсела опять
к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря
ни слова.
По крайней мере он из-за своего волнения
ни о
чем меня дорогой не расспрашивал. Мне стало даже оскорбительно,
что он так уверен во мне и даже не подозревает во мне недоверчивости; мне казалось,
что в нем глупая мысль,
что он мне смеет по-прежнему приказывать. «И
к тому же он ужасно необразован», — подумал я, вступая в ресторан.
Я сидел как ошалелый.
Ни с кем другим никогда я бы не упал до такого глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула вести его.
К тому же Ламберт был так глуп и подл,
что стыдиться его нельзя было.
Все эти последние бессвязные фразы я пролепетал уже на улице. О, я все это припоминаю до мелочи, чтоб читатель видел,
что, при всех восторгах и при всех клятвах и обещаниях возродиться
к лучшему и искать благообразия, я мог тогда так легко упасть и в такую грязь! И клянусь, если б я не уверен был вполне и совершенно,
что теперь я уже совсем не тот и
что уже выработал себе характер практическою жизнью, то я бы
ни за
что не признался во всем этом читателю.
—
Ни за
что к тебе не пойду! — твердо и связно проговорил я, насмешливо смотря на него и отстраняя его рукой.
Только
что он, давеча, прочел это письмо, как вдруг ощутил в себе самое неожиданное явление: в первый раз, в эти роковые два года, он не почувствовал
ни малейшей
к ней ненависти и
ни малейшего сотрясения, подобно тому как недавно еще «сошел с ума» при одном только слухе о Бьоринге.
Он убежал
к себе по лестнице. Конечно, все это могло навести на размышления. Я нарочно не опускаю
ни малейшей черты из всей этой тогдашней мелкой бессмыслицы, потому
что каждая черточка вошла потом в окончательный букет, где и нашла свое место, в
чем и уверится читатель. А
что тогда они действительно сбивали меня с толку, то это — правда. Если я был так взволнован и раздражен, то именно заслышав опять в их словах этот столь надоевший мне тон интриг и загадок и напомнивший мне старое. Но продолжаю.
—
Ни за
что не пойду
к Анне Андреевне! — повторил я с злобным наслаждением, — потому не пойду,
что назвали меня сейчас олухом, тогда как я никогда еще не был так проницателен, как сегодня. Все ваши дела на ладонке вижу; а
к Анне Андреевне все-таки не пойду!
Здесь замечу в скобках о том, о
чем узнал очень долго спустя: будто бы Бьоринг прямо предлагал Катерине Николаевне отвезти старика за границу, склонив его
к тому как-нибудь обманом, объявив между тем негласно в свете,
что он совершенно лишился рассудка, а за границей уже достать свидетельство об этом врачей. Но этого-то и не захотела Катерина Николаевна
ни за
что; так по крайней мере потом утверждали. Она будто бы с негодованием отвергнула этот проект. Все это — только самый отдаленный слух, но я ему верю.
Но так как и я
ни за
что не выдавал документа до последней минуты, то он и решил в крайнем случае содействовать даже и Анне Андреевне, чтоб не лишиться всякой выгоды, а потому из всех сил лез
к ней с своими услугами, до самого последнего часу, и я знаю,
что предлагал даже достать, если понадобится, и священника…
Ни Альфонсинки,
ни хозяина уже давно не было дома. Хозяйку я
ни о
чем не хотел расспрашивать, да и вообще положил прекратить с ними всякие сношения и даже съехать как можно скорей с квартиры; а потому, только
что принесли мне кофей, я заперся опять на крючок. Но вдруг постучали в мою дверь;
к удивлению моему, оказался Тришатов.
Я прибежал
к Ламберту. О, как
ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или, лучше сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем? Тем более
что я не уверен…
И дерзкий молодой человек осмелился даже обхватить меня одной рукой за плечо,
что было уже верхом фамильярности. Я отстранился, но, сконфузившись, предпочел скорее уйти, не сказав
ни слова. Войдя
к себе, я сел на кровать в раздумье и в волнении. Интрига душила меня, но не мог же я так прямо огорошить и подкосить Анну Андреевну. Я вдруг почувствовал,
что и она мне тоже дорога и
что положение ее ужасно.
Бьоринг посмотрел с недоумением и, как только узнал,
что Катерина Николаевна уже уехала, тотчас отправился
к ней, не сказав у нас
ни слова.