Неточные совпадения
Он сказал, что деньги утащил сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от отца все его, по закону, и что она не смеет не давать, а что вчера
к нему приходил аббат Риго увещевать — вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать
руки к небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
–…второстепенный, которому предназначено послужить лишь материалом для более благородного племени, а не иметь своей самостоятельной роли в судьбах человечества. Ввиду этого, может быть и справедливого, своего вывода господин Крафт пришел
к заключению, что всякая дальнейшая деятельность всякого русского человека должна быть этой идеей парализована, так сказать, у всех должны опуститься
руки и…
Я подошел
к Дергачеву, изо всех сил сжал ему
руку и потряс ее несколько раз тоже изо всей силы.
Таким образом, Катерина Николавна должна была почувствовать особенную ненависть
к Версилову, когда увидела потом, что он так открыто ищет уже
руки ее падчерицы.
Я каждый день бегал
к Дарье Родивоновне, раза по три, а через неделю подарил ей лично, в
руку, потихоньку от мужа, еще три рубля.
«Тут эмская пощечина!» — подумал я про себя. Документ, доставленный Крафтом и бывший у меня в кармане, имел бы печальную участь, если бы попался
к нему в
руки. Я вдруг почувствовал, что все это сидит еще у меня на шее; эта мысль, в связи со всем прочим, конечно, подействовала на меня раздражительно.
Тут вы вдруг заговорили с Татьяной Павловной по-французски, и она мигом нахмурилась и стала вам возражать, даже очень горячилась; но так как невозможно же противоречить Андрею Петровичу, если он вдруг чего захочет, то Татьяна Павловна и увела меня поспешно
к себе: там вымыли мне вновь лицо,
руки, переменили белье, напомадили, даже завили мне волосы.
— Ce Тушар вошел с письмом в
руке, подошел
к нашему большому дубовому столу, за которым мы все шестеро что-то зубрили, крепко схватил меня за плечо, поднял со стула и велел захватить мои тетрадки.
— О, вернулся еще вчера, я сейчас у него была… Я именно и пришла
к вам в такой тревоге, у меня руки-ноги дрожат, я хотела вас попросить, ангел мой Татьяна Павловна, так как вы всех знаете, нельзя ли узнать хоть в бумагах его, потому что непременно теперь от него остались бумаги, так
к кому ж они теперь от него пойдут? Пожалуй, опять в чьи-нибудь опасные
руки попадут? Я вашего совета прибежала спросить.
К тому же он получил наследство, а я не хочу разделять его и иду с трудами
рук моих.
Расхохоталась даже Оля, только злобно так, а господин-то этот, смотрю, за
руку ее берет,
руку к сердцу притягивает: «Я, говорит, сударыня, и сам при собственном капитале состою, и всегда бы мог прекрасной девице предложить, но лучше, говорит, я прежде у ней только миленькую ручку поцелую…» — и тянет, вижу, целовать
руку.
— А, вот и ты, — протянул он мне
руку дружески и не вставая с места. — Присядь-ка
к нам; Петр Ипполитович рассказывает преинтересную историю об этом камне, близ Павловских казарм… или тут где-то…
Я видел, с каким мучением и с каким потерянным взглядом обернулся было князь на миг
к Стебелькову; но Стебельков вынес взгляд как ни в чем не бывало и, нисколько не думая стушевываться, развязно сел на диван и начал
рукой ерошить свои волосы, вероятно в знак независимости.
К счастью, в эту самую минуту встал Нащокин, чтоб уходить; он протянул
руку и Дарзану.
— Ах, это было так дурно и так легкомысленно с моей стороны! — воскликнула она, приподнимая
к лицу свою
руку и как бы стараясь закрыться
рукой, — мне стыдно было еще вчера, а потому я и была так не по себе, когда вы у меня сидели…
И вот, вдруг она, ни слова не говоря, нагнулась, потупилась и вдруг, бросив обе
руки вперед, обхватила меня за талью, а лицом наклонилась
к моим коленям.
Она схватила мою
руку, я думал было, что целовать, но она приложила ее
к глазам, и горячие слезы струей полились на нее.
Аркаша, знаешь, он вчера (глаза ее засияли, и она вдруг обхватила мне обеими
руками шею) — он вчера приехал
к Анне Андреевне и прямо, со всей откровенностью сказал ей, что не может любить ее…
Спорить и пререкаться с ним, как вчера, я не захотел и встал выходить, на всякий случай бросив ему, что я «постараюсь». Но вдруг он меня удивил невыразимо: я уже направлялся
к двери, как он, внезапно, ласково обхватив мою талию
рукой, начал говорить мне… самые непонятные вещи.
— Понимать-то можешь что-нибудь али еще нет? На вот, прочти, полюбуйся. — И, взяв со стола записку, она подала ее мне, а сама стала передо мной в ожидании. Я сейчас узнал
руку Версилова, было всего несколько строк: это была записка
к Катерине Николавне. Я вздрогнул, и понимание мгновенно воротилось ко мне во всей силе. Вот содержание этой ужасной, безобразной, нелепой, разбойнической записки, слово в слово...
— Но какая же ненависть! Какая ненависть! — хлопнул я себя по голове
рукой, — и за что, за что?
К женщине! Что она ему такое сделала? Что такое у них за сношения были, что такие письма можно писать?
Он быстрыми и большими шагами вышел из комнаты. Версилов не провожал его. Он стоял, глядел на меня рассеянно и как бы меня не замечая; вдруг он улыбнулся, тряхнул волосами и, взяв шляпу, направился тоже
к дверям. Я схватил его за
руку.
Я послушно спустился за мамой; мы вышли на крыльцо. Я знал, что они все там смотрят теперь из окошка. Мама повернулась
к церкви и три раза глубоко на нее перекрестилась, губы ее вздрагивали, густой колокол звучно и мерно гудел с колокольни. Она повернулась ко мне и — не выдержала, положила мне обе
руки на голову и заплакала над моей головой.
Памятна мне тоже черная крошечная болонка, которую держала mademoiselle Alphonsine в
руках, кокетливо прижимая ее
к своему сердцу.
Эта болонка как-то уж очень меня развлекала, так даже, что я переставал рассказывать и раза два потянулся
к ней, но Ламберт махнул
рукой, и Альфонсина с своей болонкой мигом стушевалась за ширмы.
— Par ici, monsieur, c'est par ici! [Сюда, сударь, вот сюда! (франц.)] — восклицала она изо всех сил, уцепившись за мою шубу своими длинными костлявыми пальцами, а другой
рукой указывая мне налево по коридору куда-то, куда я вовсе не хотел идти. Я вырвался и побежал
к выходным дверям на лестницу.
Засим написал рапорт по начальству и с этим рапортом в
руках, рано утром, явился сам
к командиру своего полка и заявил ему, что он, «уголовный преступник, участник в подделке — х акций, отдается в
руки правосудия и просит над собою суда».
Главное, я сам был в такой же, как и он, лихорадке; вместо того чтоб уйти или уговорить его успокоиться, а может, и положить его на кровать, потому что он был совсем как в бреду, я вдруг схватил его за
руку и, нагнувшись
к нему и сжимая его
руку, проговорил взволнованным шепотом и со слезами в душе...
Но,
к счастию, вдруг вошла мама, а то бы я не знаю чем кончил. Она вошла с только что проснувшимся и встревоженным лицом, в
руках у ней была стклянка и столовая ложка; увидя нас, она воскликнула...
Та, не откладывая, тут же вынула портмоне и стала отдавать деньги, причем тотчас подвернулся мичман и протянул было
руку получить, но Татьяна Павловна почти ударом отбила его
руку в сторону и обратилась
к Марье.
Я схватываю ее за
руки, прикосновение
рук ее мучительно сотрясает меня, и я приближаю мои губы
к ее наглым, алым, дрожащим от смеха и зовущим меня губам.
Мне нравилась его как бы простоватость, которую я наконец разглядел в нем, и некоторая привязанность его
к нашему семейству, так что я решился наконец ему простить его медицинское высокомерие и, сверх того, научил его мыть себе
руки и чистить ногти, если уж он не может носить чистого белья.
Сбежал он вниз
к воде, люди видели, сплеснул
руками, у самого того места, где паром пристает, да ужаснулся, что ли, перед водой — стал как вкопанный.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны Павловны письмецо
к смотрителю, и тот принял меня прекрасно. Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната на казенной квартире у чиновника известной
руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
Бесконечное страдание и сострадание были в лице ее, когда она, восклицая, указывала на несчастного. Он сидел в кресле, закрыв лицо
руками. И она была права: это был человек в белой горячке и безответственный; и, может быть, еще три дня тому уже безответственный. Его в то же утро положили в больницу, а
к вечеру у него уже было воспаление в мозгу.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе
руки и быстро покраснела. Молча провела она меня
к себе, подсела опять
к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
Стараясь не глядеть на них, я протянул
руку к звонку.
Раз я протянул
руку к бутылке с красным вином; рябой вдруг взял бутылку хересу и подал мне, до тех пор не сказав со мною слова.
Мы вышли из лавки, и Ламберт меня поддерживал, слегка обнявши
рукой. Вдруг я посмотрел на него и увидел почти то же самое выражение его пристального, разглядывающего, страшно внимательного и в высшей степени трезвого взгляда, как и тогда, в то утро, когда я замерзал и когда он вел меня, точно так же обняв
рукой,
к извозчику и вслушивался, и ушами и глазами, в мой бессвязный лепет. У пьянеющих людей, но еще не опьяневших совсем, бывают вдруг мгновения самого полного отрезвления.
— Ни за что
к тебе не пойду! — твердо и связно проговорил я, насмешливо смотря на него и отстраняя его
рукой.
Там стояли Версилов и мама. Мама лежала у него в объятиях, а он крепко прижимал ее
к сердцу. Макар Иванович сидел, по обыкновению, на своей скамеечке, но как бы в каком-то бессилии, так что Лиза с усилием придерживала его
руками за плечо, чтобы он не упал; и даже ясно было, что он все клонится, чтобы упасть. Я стремительно шагнул ближе, вздрогнул и догадался: старик был мертв.
Она стремительно выбежала из квартиры, накидывая на бегу платок и шубку, и пустилась по лестнице. Мы остались одни. Я сбросил шубу, шагнул и затворил за собою дверь. Она стояла предо мной как тогда, в то свидание, с светлым лицом, с светлым взглядом, и, как тогда, протягивала мне обе
руки. Меня точно подкосило, и я буквально упал
к ее ногам.
— Ну вот еще! Но довольно, довольно! я вам прощаю, только перестаньте об этом, — махнула она опять
рукой, уже с видимым нетерпением. — Я — сама мечтательница, и если б вы знали,
к каким средствам в мечтах прибегаю в минуты, когда во мне удержу нет! Довольно, вы меня все сбиваете. Я очень рада, что Татьяна Павловна ушла; мне очень хотелось вас видеть, а при ней нельзя было бы так, как теперь, говорить. Мне кажется, я перед вами виновата в том, что тогда случилось. Да? Ведь да?
Он блаженно улыбнулся, хотя в улыбке его и отразилось как бы что-то страдальческое или, лучше сказать, что-то гуманное, высшее… не умею я этого высказать; но высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц. Не ответив мне, он снял портрет с колец обеими
руками, приблизил
к себе, поцеловал его, затем тихо повесил опять на стену.
Осиротевшие люди тотчас же стали бы прижиматься друг
к другу теснее и любовнее; они схватились бы за
руки, понимая, что теперь лишь они одни составляют все друг для друга.
Он приходил
к ним, простирал
к ним
руки и говорил: «Как могли вы забыть его?» И тут как бы пелена упадала со всех глаз и раздавался бы великий восторженный гимн нового и последнего воскресения…
Так врешь же! не приду
к тебе никогда, и знай тоже, что завтра же или уж непременно послезавтра бумага эта будет в ее собственных
руках, потому что документ этот принадлежит ей, потому что ею написан, и я сам передам ей лично, и, если хочешь знать где, так знай, что через Татьяну Павловну, ее знакомую, в квартире Татьяны Павловны, при Татьяне Павловне передам и за документ не возьму с нее ничего…
— Mais c'est un ours! [Да это настоящий медведь! (франц.)] — выпорхнула она в коридор, притворяясь испуганною, и вмиг скрылась
к хозяйке. Петр Ипполитович, все еще со свечой в
руках, подошел ко мне с строгим видом...
Он взял икону в
руку, поднес
к свече и пристально оглядел ее, но, продержав лишь несколько секунд, положил на стол, уже перед собою.
Когда Татьяна Павловна перед тем вскрикнула: «Оставь образ!» — то выхватила икону из его
рук и держала в своей
руке Вдруг он, с последним словом своим, стремительно вскочил, мгновенно выхватил образ из
рук Татьяны и, свирепо размахнувшись, из всех сил ударил его об угол изразцовой печки. Образ раскололся ровно на два куска… Он вдруг обернулся
к нам, и его бледное лицо вдруг все покраснело, почти побагровело, и каждая черточка в лице его задрожала и заходила...