Неточные совпадения
Правда,
в женщинах я ничего не знаю, да и знать не хочу, потому что всю жизнь
буду плевать и дал слово.
Но я знаю, однако же, наверно, что иная
женщина обольщает красотой своей, или там чем знает,
в тот же миг; другую же надо полгода разжевывать, прежде чем понять, что
в ней
есть; и чтобы рассмотреть такую и влюбиться, то мало смотреть и мало
быть просто готовым на что угодно, а надо
быть, сверх того, чем-то еще одаренным.
В этом я убежден, несмотря на то что ничего не знаю, и если бы
было противное, то надо бы
было разом низвести всех
женщин на степень простых домашних животных и
в таком только виде держать их при себе; может
быть, этого очень многим хотелось бы.
Проснувшись
в то утро и одеваясь у себя наверху
в каморке, я почувствовал, что у меня забилось сердце, и хоть я плевался, но, входя
в дом князя, я снова почувствовал то же волнение:
в это утро должна
была прибыть сюда та особа,
женщина, от прибытия которой я ждал разъяснения всего, что меня мучило!
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая
женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это
была жена его, и, кажется, по виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка. Но
в комнате оставались еще две дамы — одна очень небольшого роста, лет двадцати,
в черном платьице и тоже не из дурных, а другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но
в разговор не вступали.
Тот документ, о котором говорил Крафт, то письмо этой
женщины к Андроникову, которого так боится она, которое может сокрушить ее участь и ввергнуть ее
в нищету и которое она предполагает у Версилова, — это письмо
было не у Версилова, а у меня, зашито
в моем боковом кармане!
В дом,
в котором
была открыта подписка, сыпались деньги со всего Парижа как из мешка; но и дома наконец недостало: публика толпилась на улице — всех званий, состояний, возрастов; буржуа, дворяне, дети их, графини, маркизы, публичные
женщины — все сбилось
в одну яростную, полусумасшедшую массу укушенных бешеной собакой; чины, предрассудки породы и гордости, даже честь и доброе имя — все стопталось
в одной грязи; всем жертвовали (даже
женщины), чтобы добыть несколько акций.
Не я
буду лезть
в аристократию, а она полезет ко мне, не я
буду гоняться за
женщинами, а они набегут как вода, предлагая мне все, что может предложить
женщина.
Это правда, он готов
был носить белье по два дня, что даже огорчало мать; это у них считалось за жертву, и вся эта группа преданных
женщин прямо видела
в этом подвиг.
— Друг мой, если хочешь, никогда не
была, — ответил он мне, тотчас же скривившись
в ту первоначальную, тогдашнюю со мной манеру, столь мне памятную и которая так бесила меня: то
есть, по-видимому, он само искреннее простодушие, а смотришь — все
в нем одна лишь глубочайшая насмешка, так что я иной раз никак не мог разобрать его лица, — никогда не
была! Русская
женщина —
женщиной никогда не бывает.
— Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же выходку, указывая на меня пальцем, при матери. Знай же, что именно тут ты наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь ровно ничего. Не знаешь и того, насколько
в этой истории сама твоя мать участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не
было; и если я когда видел добрую
женщину, то тогда, смотря на мать твою. Но довольно; это все пока еще тайна, а ты — ты говоришь неизвестно что и с чужого голоса.
Прошло минут десять, и вдруг,
в самой середине одного раскатистого взрыва хохота, кто-то, точь-в-точь как давеча, прянул со стула, затем раздались крики обеих
женщин, слышно
было, как вскочил и Стебельков, что он что-то заговорил уже другим голосом, точно оправдывался, точно упрашивая, чтоб его дослушали…
Это
были две дамы, и обе громко говорили, но каково же
было мое изумление, когда я по голосу узнал
в одной Татьяну Павловну, а
в другой — именно ту
женщину, которую всего менее приготовлен
был теперь встретить, да еще при такой обстановке!
Может
быть, никак нельзя сказать
в лицо
женщине такого разряда: «Наплевать на ваши интриги», но я сказал это и
был именно этим-то и доволен.
Действительно, Васин, при всем своем уме, может
быть, ничего не смыслил
в женщинах, так что целый цикл идей и явлений оставался ему неизвестен.
Есть несчастные, особенно из
женщин, которым даже необходимо дать как можно больше говорить
в таких случаях.
Рассказ бедной
женщины был в иных местах и бессвязен. Расскажу, как сам понял и что сам запомнил.
Когда я выговорил про даму, что «она
была прекрасна собою, как вы», то я тут схитрил: я сделал вид, что у меня вырвалось нечаянно, так что как будто я и не заметил; я очень знал, что такая «вырвавшаяся» похвала оценится выше
женщиной, чем какой угодно вылощенный комплимент. И как ни покраснела Анна Андреевна, а я знал, что ей это приятно. Да и даму эту я выдумал: никакой я не знал
в Москве; я только чтоб похвалить Анну Андреевну и сделать ей удовольствие.
Я на прошлой неделе заговорила
было с князем — вым о Бисмарке, потому что очень интересовалась, а сама не умела решить, и вообразите, он сел подле и начал мне рассказывать, даже очень подробно, но все с какой-то иронией и с тою именно нестерпимою для меня снисходительностью, с которою обыкновенно говорят «великие мужи» с нами,
женщинами, если те сунутся «не
в свое дело»…
— Ваши бывшие интриги и ваши сношения — уж конечно, эта тема между нами неприлична, и даже
было бы глупо с моей стороны; но я, именно за последнее время, за последние дни, несколько раз восклицал про себя: что, если б вы любили хоть когда-нибудь эту
женщину, хоть минутку? — о, никогда бы вы не сделали такой страшной ошибки на ее счет
в вашем мнении о ней, как та, которая потом вышла!
— Так вот что — случай, а вы мне его разъясните, как более опытный человек: вдруг
женщина говорит, прощаясь с вами, этак нечаянно, сама смотрит
в сторону: «Я завтра
в три часа
буду там-то»… ну, положим, у Татьяны Павловны, — сорвался я и полетел окончательно. Сердце у меня стукнуло и остановилось; я даже говорить приостановился, не мог. Он ужасно слушал.
— Я ценю наши бывшие встречи; мне
в вас дорог юноша, и даже, может
быть, эта самая искренность… Я ведь — пресерьезный характер. Я — самый серьезный и нахмуренный характер из всех современных
женщин, знайте это… ха-ха-ха! Мы еще наговоримся, а теперь я немного не по себе, я взволнована и… кажется, у меня истерика. Но наконец-то, наконец-то даст он и мне жить на свете!
Она, как
женщина, не хотела
быть смешною
в своем платье и поняла, что каждая
женщина должна иметь свой костюм, чего тысячи и сотни тысяч
женщин никогда не поймут — только бы одеться по моде.
Все-де, что
было в нем свободного, разом уничтожалось пред этой встречей, и человек навеки приковывался к
женщине, которой совсем до него не
было дела.
Скажу теперь прямо: Катерина Николаевна
есть редкий тип светской
женщины — тип, которого
в этом кругу, может
быть, и не бывает.
Она скоро проникла тогда
в его тайну; о, может
быть, и кокетничала с ним нарочно: даже самые светлые
женщины бывают подлы
в этих случаях, и это — их непреоборимый инстинкт.
Она скрылась, с негодованием хлопнув дверью.
В бешенстве от наглого, бесстыдного цинизма самых последних ее слов, — цинизма, на который способна лишь
женщина, я выбежал глубоко оскорбленный. Но не
буду описывать смутных ощущений моих, как уже и дал слово;
буду продолжать лишь фактами, которые теперь все разрешат. Разумеется, я пробежал мимоходом опять к нему и опять от няньки услышал, что он не бывал вовсе.
«Она —
в Царское и, уж разумеется, к старому князю, а брат ее осматривает мою квартиру! Нет, этого не
будет! — проскрежетал я, — а если тут и
в самом деле какая-нибудь мертвая петля, то я защищу „бедную
женщину“!»
Порешив с этим пунктом, я непременно, и уже настоятельно, положил замолвить тут же несколько слов
в пользу Анны Андреевны и, если возможно, взяв Катерину Николаевну и Татьяну Павловну (как свидетельницу), привезти их ко мне, то
есть к князю, там помирить враждующих
женщин, воскресить князя и… и… одним словом, по крайней мере тут,
в этой кучке, сегодня же, сделать всех счастливыми, так что оставались бы лишь один Версилов и мама.