Неточные совпадения
— Да, насчет денег. У него сегодня в окружном суде решается их
дело, и я жду князя Сережу, с чем-то он
придет. Обещался прямо из суда ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят тысяч. Конечно, я всегда желал добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья ни при чем. Закон!
— Мама, а не помните ли вы, как вы были в деревне, где я рос, кажется, до шести — или семилетнего моего возраста, и, главное, были ли вы в этой деревне в самом
деле когда-нибудь, или мне только как во сне мерещится, что я вас в первый раз там увидел? Я вас давно уже хотел об этом спросить, да откладывал; теперь время
пришло.
— Да уж по тому одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый
день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг князь меня спросит: «Вас кто
прислал?» — «Долгорукий». — «А какое
дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
— Вам Версилова; вы имеете до него
дело, и я тоже, — продолжал я, — я
пришел с ним распроститься навеки. Пойдемте.
— Да? Так я и подумал. Вообразите же, то
дело, про которое давеча здесь говорил Версилов, — что помешало ему вчера вечером
прийти сюда убедить эту девушку, — это
дело вышло именно через это письмо. Версилов прямо, вчера же вечером, отправился к адвокату князя Сокольского, передал ему это письмо и отказался от всего выигранного им наследства. В настоящую минуту этот отказ уже облечен в законную форму. Версилов не дарит, но признает в этом акте полное право князей.
Это меня немножко взволновало; я еще раз прошелся взад и вперед, наконец взял шляпу и, помню, решился выйти, с тем чтоб, встретив кого-нибудь, послать за князем, а когда он
придет, то прямо проститься с ним, уверив, что у меня
дела и ждать больше не могу.
Он
пришел ко мне в первый раз на третий
день после нашего тогдашнего разрыва.
Я знал, серьезно знал, все эти три
дня, что Версилов
придет сам, первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому что ни за что на свете не пошел бы к нему первый, и не по строптивости, а именно по любви к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
—
Приду,
приду, как обещал. Слушай, Лиза: один поганец — одним словом, одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь, имеет на его
дела страшное влияние… векселя… ну, одним словом, держит его в руках и до того его припер, а тот до того унизился, что уж другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама поправит потом все
дела. А что, откажет она ему, как ты думаешь?
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не
приходил и не
пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь
день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути
пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
— Конечно, я должен бы был тут сохранить секрет… Мы как-то странно разговариваем с вами, слишком секретно, — опять улыбнулся он. — Андрей Петрович, впрочем, не заказывал мне секрета. Но вы — сын его, и так как я знаю ваши к нему чувства, то на этот раз даже, кажется, хорошо сделаю, если вас предупрежу. Вообразите, он
приходил ко мне с вопросом: «Если на случай, на
днях, очень скоро, ему бы потребовалось драться на дуэли, то согласился ль бы я взять роль его секунданта?» Я, разумеется, вполне отказал ему.
Он встретил меня каким-то даже вопросительным взглядом, точно удивившись, что я
пришел, а между тем сам же, чуть не каждый
день,
присылал звать меня.
— Вчера
днем послано, вечером
пришло, а сегодня она мне передала лично.
— Понимаю, слышал. Вы даже не просите извинения, а продолжаете лишь настаивать, что «готовы отвечать чем и как угодно». Но это слишком будет дешево. А потому я уже теперь нахожу себя вправе, в видах оборота, который вы упорно хотите придать объяснению, высказать вам с своей стороны все уже без стеснения, то есть: я
пришел к заключению, что барону Бьорингу никаким образом нельзя иметь с вами
дела… на равных основаниях.
Кроме мамы, не отходившей от Макара Ивановича, всегда по вечерам в его комнатку
приходил Версилов; всегда
приходил я, да и негде мне было и быть; в последние
дни почти всегда заходила Лиза, хоть и попозже других, и всегда почти сидела молча.
Он не являлся ко мне на дом во время болезни — раз только
приходил и виделся с Версиловым; он не тревожил, не пугал меня, сохранил передо мной ко
дню и часу моего выхода вид самой полной независимости.
А что я
приду к нему первому, а не к кому другому, в первый же
день по выздоровлении, то и в этом он не сомневался нимало...
Я прямо
пришел в тюрьму князя. Я уже три
дня как имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и тот принял меня прекрасно. Не знаю, хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната на казенной квартире у чиновника известной руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
— Что вы, мама? — удивился я, — я и сегодня на панихиду
приду, и еще
приду; и… к тому же завтра —
день вашего рожденья, мама, милый друг мой! Не дожил он трех
дней только!
От кого
придут деньги — я не справлялся; я знал, что от Версилова, а так как я
день и ночь мечтал тогда, с замиранием сердца и с высокомерными планами, о встрече с Версиловым, то о нем вслух совсем перестал говорить, даже с Марьей Ивановной.
— Я не сяду, я не сяду. Слушайте, Долгорукий, я не знаю ничего подробно, но знаю, что Ламберт готовит против вас какое-то предательство, близкое и неминуемое, — и это наверно. А потому берегитесь. Мне проговорился рябой — помните рябого? Но ничего не сказал, в чем
дело, так что более я ничего не могу сказать. Я только
пришел предуведомить — прощайте.
— Здравствуйте все. Соня, я непременно хотел принести тебе сегодня этот букет, в
день твоего рождения, а потому и не явился на погребение, чтоб не
прийти к мертвому с букетом; да ты и сама меня не ждала к погребению, я знаю. Старик, верно, не посердится на эти цветы, потому что сам же завещал нам радость, не правда ли? Я думаю, он здесь где-нибудь в комнате.
—
Придет, Софья,
придет! Не беспокойся! — вся дрожа в ужасном припадке злобы, злобы зверской, прокричала Татьяна. — Ведь слышала, сам обещал воротиться! дай ему, блажнику, еще раз, последний, погулять-то. Состарится — кто ж его тогда, в самом
деле, безногого-то нянчить будет, кроме тебя, старой няньки? Так ведь прямо сам и объявляет, не стыдится…
Мало-помалу я
пришел к некоторому разъяснению: по-моему, Версилов в те мгновения, то есть в тот весь последний
день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств.