Неточные совпадения
— А коли хорошо тут, так зачем и хотеть в другое место? Останьтесь-ка лучше у меня на целый
день, отобедайте, а там вечером — Бог с вами!.. Да, я и забыл: куда мне ехать! Тарантьев обедать
придет: сегодня суббота.
— Да, да, — продолжает та. —
Пришли последние
дни: восстанет язык на язык, царство на царство… наступит светопреставление! — выговаривает наконец Наталья Фаддеевна, и обе плачут горько.
— Ну, я перво-наперво притаился: солдат и ушел с письмом-то. Да верхлёвский дьячок видал меня, он и сказал.
Пришел вдругорядь. Как
пришли вдругорядь-то, ругаться стали и отдали письмо, еще пятак взяли. Я спросил, что, мол, делать мне с ним, куда его
деть? Так вот велели вашей милости отдать.
Андрей часто, отрываясь от
дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек,
приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком.
— Тарантьев, Иван Герасимыч! — говорил Штольц, пожимая плечами. — Ну, одевайся скорей, — торопил он. — А Тарантьеву скажи, как
придет, — прибавил он, обращаясь к Захару, — что мы дома не обедаем, и что Илья Ильич все лето не будет дома обедать, а осенью у него много будет
дела, и что видеться с ним не удастся…
— Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь,
день за
днем; радуешься, что
день прошел, что ночь
пришла, и во сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил этот
день, зачем будешь жить завтра.
Зачем не
пришел прямо сказать сам, что желание видеться с вами растет с каждым
днем, а видеться не следует?
Он наслаждался перспективой этого
дня, новостью положения… Он с замиранием сердца прислушивался к стуку двери, не
приходил ли человек, не читает ли уже Ольга письмо… Нет, в передней тихо.
Далее ему вдруг
пришло в голову, что бы было, если б письмо это достигло цели, если б она
разделила его мысль, испугалась, как он, ошибок и будущих отдаленных гроз, если б послушала его так называемой опытности, благоразумия и согласилась расстаться, забыть друг друга?
— А я-то! — задумчиво говорила она. — Я уж и забыла, как живут иначе. Когда ты на той неделе надулся и не был два
дня — помнишь, рассердился! — я вдруг переменилась, стала злая. Бранюсь с Катей, как ты с Захаром; вижу, как она потихоньку плачет, и мне вовсе не жаль ее. Не отвечаю ma tante, не слышу, что она говорит, ничего не делаю, никуда не хочу. А только ты
пришел, вдруг совсем другая стала. Кате подарила лиловое платье…
Но на четвертый
день ему уж казалось неловко
прийти, и он, побродив около дома Ильинских, со вздохом поехал домой.
— Если ж выдастся хороший
день, — заключила она, — я поеду в Летний сад гулять, и ты можешь
прийти туда; это напомнит нам парк… парк! — повторила она с чувством.
«Куда ж я
дел деньги? — с изумлением, почти с ужасом спросил самого себя Обломов. — В начале лета из деревни
прислали тысячу двести рублей, а теперь всего триста!»
— Как можно говорить, чего нет? — договаривала Анисья, уходя. — А что Никита сказал, так для дураков закон не писан. Мне самой и в голову-то не
придет; день-деньской маешься, маешься — до того ли? Бог знает, что это! Вот образ-то на стене… — И вслед за этим говорящий нос исчез за дверь, но говор еще слышался с минуту за дверью.
Он решился поехать к Ивану Герасимовичу и отобедать у него, чтоб как можно менее заметить этот несносный
день. А там, к воскресенью, он успеет приготовиться, да, может быть, к тому времени
придет и ответ из деревни.
— Оставь; что за
дело, что за расспросы? — Это скучно! Я хотела видеть тебя и
пришла — вот и все!
Он обрадовался предложению Ольги поберечься и не
приходить в воскресенье и написал ей, что, действительно, для совершенного выздоровления нужно просидеть еще несколько
дней дома.
«В эти три, много четыре
дня должно
прийти; подожду ехать к Ольге», — решил он, тем более что она едва ли знает, что мосты наведены…
Он каждый
день все более и более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему не
приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес, как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней.
Он стал хвастаться перед Штольцем, как, не сходя с места, он отлично устроил
дела, как поверенный собирает справки о беглых мужиках, выгодно продает хлеб и как
прислал ему полторы тысячи и, вероятно, соберет и
пришлет в этом году оброк.
Если любит, отчего же она так осторожна, так скрытна? Если не любит, отчего так предупредительна, покорна? Он уехал на неделю из Парижа в Лондон и
пришел сказать ей об этом в самый
день отъезда, не предупредив заранее.
Обломов отдал хозяйке все деньги, оставленные ему братцем на прожиток, и она, месяца три-четыре, без памяти по-прежнему молола пудами кофе, толкла корицу, жарила телятину и индеек, и делала это до последнего
дня, в который истратила последние семь гривен и
пришла к нему сказать, что у ней денег нет.
На другой
день, только что он
пришел в присутствие, явился курьер от генерала, который немедленно требовал его к себе.