Неточные совпадения
А чтобы доказать им, что я не боюсь их мужчин и готов принять вызов, то буду идти за ними
в двадцати шагах до самого их
дома, затем стану перед
домом и буду ждать их мужчин.
Прибыв на место, я прошел
в углубление двора обозначенного
в объявлении
дома и вошел
в квартиру госпожи Лебрехт.
У подъезда
дома вдруг прогремела карета; швейцар отворил двери, и из
дому вышла садиться
в карету дама, пышная, молодая, красивая, богатая,
в шелку и бархате, с двухаршинным хвостом.
Дергачев жил
в маленьком флигеле, на дворе деревянного
дома одной купчихи, но зато флигель занимал весь. Всего было чистых три комнаты. Во всех четырех окнах были спущены шторы. Это был техник и имел
в Петербурге занятие; я слышал мельком, что ему выходило одно выгодное частное место
в губернии и что он уже отправляется.
Полтора года назад Версилов, став через старого князя Сокольского другом
дома Ахмаковых (все тогда находились за границей,
в Эмсе), произвел сильное впечатление, во-первых, на самого Ахмакова, генерала и еще нестарого человека, но проигравшего все богатое приданое своей жены, Катерины Николаевны,
в три года супружества
в карты и от невоздержной жизни уже имевшего удар.
В последнее время я
дома очень грубил, ей преимущественно; желал грубить Версилову, но, не смея ему, по подлому обычаю моему, мучил ее.
Когда я всходил на лестницу, мне ужасно захотелось застать наших
дома одних, без Версилова, чтоб успеть сказать до его прихода что-нибудь доброе матери или милой моей сестре, которой я
в целый месяц не сказал почти ни одного особенного слова.
Скажут, глупо так жить: зачем не иметь отеля, открытого
дома, не собирать общества, не иметь влияния, не жениться? Но чем же станет тогда Ротшильд? Он станет как все. Вся прелесть «идеи» исчезнет, вся нравственная сила ее. Я еще
в детстве выучил наизусть монолог Скупого рыцаря у Пушкина; выше этого, по идее, Пушкин ничего не производил! Тех же мыслей я и теперь.
Тут Николай Семенович, столь мною уважаемый, очень огорчил меня: он сделал очень серьезную мину и решил отослать девочку немедленно
в воспитательный
дом.
У меня накипело. Я знал, что более мы уж никогда не будем сидеть, как теперь, вместе и что, выйдя из этого
дома, я уж не войду
в него никогда, — а потому, накануне всего этого, и не мог утерпеть. Он сам вызвал меня на такой финал.
Помню еще около
дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца
в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только
в одном мгновении, когда меня
в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна
в окно…
Их казенную квартиру до мелочи помню, и всех этих дам и девиц, которые теперь все так здесь постарели, и полный
дом, и самого Андроникова, как он всю провизию, птиц, судаков и поросят, сам из города
в кульках привозил, а за столом, вместо супруги, которая все чванилась, нам суп разливал, и всегда мы всем столом над этим смеялись, и он первый.
— Случилось так, — продолжал я, — что вдруг,
в одно прекрасное утро, явилась за мною друг моего детства, Татьяна Павловна, которая всегда являлась
в моей жизни внезапно, как на театре, и меня повезли
в карете и привезли
в один барский
дом,
в пышную квартиру.
Вы остановились тогда у Фанариотовой, Андрей Петрович,
в ее пустом
доме, который она у вас же когда-то и купила; сама же
в то время была за границей.
Вы сходили с лестницы, чтобы сесть
в карету и куда-то ехать;
в Москву вы прибыли тогда один, после чрезвычайно долгого отсутствия и на короткое время, так что вас всюду расхватали и вы почти не жили
дома.
Я знал, что Андроников уже переведен
в Петербург, и решил, что я отыщу
дом Фанариотовой на Арбате; «ночь где-нибудь прохожу или просижу, а утром расспрошу кого-нибудь на дворе
дома: где теперь Андрей Петрович и если не
в Москве, то
в каком городе или государстве?
В субботу, однако, никак не удалось бежать; пришлось ожидать до завтра, до воскресенья, и, как нарочно, Тушар с женой куда-то
в воскресенье уехали; остались во всем
доме только я да Агафья.
Во весь этот срок,
в двадцать лет, он приходил всего раз шесть или семь, и
в первые разы я, если бывал
дома, прятался.
Но на этот раз я, не дождавшись кофею, улизнул из
дому ровно
в восемь часов.
Я опять направлялся на Петербургскую. Так как мне
в двенадцатом часу непременно надо было быть обратно на Фонтанке у Васина (которого чаще всего можно было застать
дома в двенадцать часов), то и спешил я не останавливаясь, несмотря на чрезвычайный позыв выпить где-нибудь кофею. К тому же и Ефима Зверева надо было захватить
дома непременно; я шел опять к нему и впрямь чуть-чуть было не опоздал; он допивал свой кофей и готовился выходить.
У Васина, на Фонтанке у Семеновского моста, очутился я почти ровно
в двенадцать часов, но его не застал
дома. Занятия свои он имел на Васильевском, домой же являлся
в строго определенные часы, между прочим почти всегда
в двенадцатом. Так как, кроме того, был какой-то праздник, то я и предполагал, что застану его наверно; не застав, расположился ждать, несмотря на то что являлся к нему
в первый раз.
— Версилов живет
в Семеновском полку,
в Можайской улице,
дом Литвиновой, номер семнадцать, сама была
в адресном! — громко прокричал раздраженный женский голос; каждое слово было нам слышно. Стебельков вскинул бровями и поднял над головою палец.
Должно быть, я попал
в такой молчальный день, потому что она даже на вопрос мой: «
Дома ли барыня?» — который я положительно помню, что задал ей, — не ответила и молча прошла
в свою кухню.
Я после этого, естественно уверенный, что барыня
дома, прошел
в комнату и, не найдя никого, стал ждать, полагая, что Татьяна Павловна сейчас выйдет из спальни; иначе зачем бы впустила меня кухарка?
— Пока на постоялый двор, чтоб только не ночевать
в этом
доме. Скажи маме, что я люблю ее.
Васин временно служил
в одном акционерном обществе, и я знал, что он брал себе занятия на
дом.
Средства у нас какие; взяли мы эту комнатку, потому что самая маленькая из всех, да и
в честном, сами видим,
доме, а это нам пуще всего: женщины мы неопытные, всякий-то нас обидит.
Вскочила это она, кричит благим матом, дрожит: „Пустите, пустите!“ Бросилась к дверям, двери держат, она вопит; тут подскочила давешняя, что приходила к нам, ударила мою Олю два раза
в щеку и вытолкнула
в дверь: „Не стоишь, говорит, ты, шкура,
в благородном
доме быть!“ А другая кричит ей на лестницу: „Ты сама к нам приходила проситься, благо есть нечего, а мы на такую харю и глядеть-то не стали!“ Всю ночь эту она
в лихорадке пролежала, бредила, а наутро глаза сверкают у ней, встанет, ходит: „
В суд, говорит, на нее,
в суд!“ Я молчу: ну что, думаю, тут
в суде возьмешь, чем докажешь?
С самого того разу, как ее
в этом подлом
доме оскорбили, помутилось у ней сердце… и ум.
— Тут вышло недоразумение, и недоразумение слишком ясное, — благоразумно заметил Васин. — Мать ее говорит, что после жестокого оскорбления
в публичном
доме она как бы потеряла рассудок. Прибавьте обстановку, первоначальное оскорбление от купца… все это могло случиться точно так же и
в прежнее время, и нисколько, по-моему, не характеризует особенно собственно теперешнюю молодежь.
Был всего второй час
в начале, когда я вернулся опять к Васину за моим чемоданом и как раз опять застал его
дома. Увидав меня, он с веселым и искренним видом воскликнул...
Я довел ее почти вплоть до
дому и дал ей мой адрес. Прощаясь, я поцеловал ее
в первый раз еще
в жизни…
С князем он был на дружеской ноге: они часто вместе и заодно играли; но князь даже вздрогнул, завидев его, я заметил это с своего места: этот мальчик был всюду как у себя
дома, говорил громко и весело, не стесняясь ничем и все, что на ум придет, и, уж разумеется, ему и
в голову не могло прийти, что наш хозяин так дрожит перед своим важным гостем за свое общество.
— Ах,
в самом деле! — подхватил князь, но на этот раз с чрезвычайно солидною и серьезною миной
в лице, — это, должно быть, Лизавета Макаровна, короткая знакомая Анны Федоровны Столбеевой, у которой я теперь живу. Она, верно, посещала сегодня Дарью Онисимовну, тоже близкую знакомую Анны Федоровны, на которую та, уезжая, оставила
дом…
Через минуту отправился и Дарзан, условившись с князем непременно встретиться завтра
в каком-то уже намеченном у них месте —
в игорном
доме разумеется. Выходя, он крикнул что-то Стебелькову и слегка поклонился и мне. Чуть он вышел, Стебельков вскочил с места и стал среди комнаты, подняв палец кверху...
Она жила
в этом
доме совершенно отдельно, то есть хоть и
в одном этаже и
в одной квартире с Фанариотовыми, но
в отдельных двух комнатах, так что, входя и выходя, я, например, ни разу не встретил никого из Фанариотовых.
Я пустился домой;
в моей душе был восторг. Все мелькало
в уме, как вихрь, а сердце было полно. Подъезжая к
дому мамы, я вспомнил вдруг о Лизиной неблагодарности к Анне Андреевне, об ее жестоком, чудовищном слове давеча, и у меня вдруг заныло за них всех сердце! «Как у них у всех жестко на сердце! Да и Лиза, что с ней?» — подумал я, став на крыльцо.
Я жил близ Вознесенского моста,
в огромном
доме, на дворе. Почти входя
в ворота, я столкнулся с выходившим от меня Версиловым.
— Я это знаю от нее же, мой друг. Да, она — премилая и умная. Mais brisons-là, mon cher. Мне сегодня как-то до странности гадко — хандра, что ли? Приписываю геморрою. Что
дома? Ничего? Ты там, разумеется, примирился и были объятия? Cela va sanà dire. [Это само собой разумеется (франц.).] Грустно как-то к ним иногда бывает возвращаться, даже после самой скверной прогулки. Право, иной раз лишний крюк по дождю сделаю, чтоб только подольше не возвращаться
в эти недра… И скучища же, скучища, о Боже!
— И вот, завтра я
в три часа у Татьяны Павловны, вхожу и рассуждаю так: «Отворит кухарка, — вы знаете ее кухарку? — я и спрошу первым словом:
дома Татьяна Павловна? И если кухарка скажет, что нет
дома Татьяны Павловны, а что ее какая-то гостья сидит и ждет, — что я тогда должен заключить, скажите, если вы… Одним словом, если вы…»
До того же времени ездил
дома в три, все с князем, который «вводил» меня
в эти места.
В одном из этих
домов преимущественно шел банк и играли на очень значительные деньги.
Меня решительно начинает коробить, коробить физически, даже
в таких местах, как
в театре, а уж не говорю
в частных
домах.
— Вы не могли брать
в зачет версиловских без его позволения, и я не мог вам давать его деньги без его позволения… Я вам свои давал; и вы знали; знали и брали; а я терпел ненавистную комедию
в своем
доме!
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной свободе, а до вечера оставался
дома. Но
в сумерки получил по городской почте опять записку от Стебелькова,
в три строки, с настоятельною и «убедительнейшею» просьбою посетить его завтра утром часов
в одиннадцать для «самоважнейших дел, и сами увидите, что за делом». Обдумав, я решил поступить судя по обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
Извольте выслушать: барон Бьоринг был
в большом сомнении, получив письмо ваше, потому что оно свидетельствовало о сумасшедшем
доме.
Колокол ударял твердо и определенно по одному разу
в две или даже
в три секунды, но это был не набат, а какой-то приятный, плавный звон, и я вдруг различил, что это ведь — звон знакомый, что звонят у Николы,
в красной церкви напротив Тушара, —
в старинной московской церкви, которую я так помню, выстроенной еще при Алексее Михайловиче, узорчатой, многоглавой и «
в столпах», — и что теперь только что минула Святая неделя и на тощих березках
в палисаднике тушаровского
дома уже трепещут новорожденные зелененькие листочки.
Из отрывков их разговора и из всего их вида я заключил, что у Лизы накопилось страшно много хлопот и что она даже часто
дома не бывает из-за своих дел: уже
в одной этой идее о возможности «своих дел» как бы заключалось для меня нечто обидное; впрочем, все это были лишь больные, чисто физиологические ощущения, которые не стоит описывать.
Комнату, Альфонсину, собачонку, коридор — все запомнил; хоть сейчас нарисовать; а где это все происходило, то есть
в какой улице и
в каком
доме — совершенно забыл.
— Они
в Царском Селе-с. Захворали немного, а
в городе эти теперешние горячки пошли, все и посоветовали им переехать
в Царское,
в собственный ихний тамошний
дом, для хорошего воздуху-с.