Но веселая игра
все более и более тянула меня вперед, и я незаметно пробрался
до самых первых рядов, где и стал наконец, облокотясь на спинку кресел, в которых сидела
одна дама.
Тогда-то начинается эта нежная и благородная утонченность в отношениях таких характеров: любовь и снисхождение
до конца, с
одной стороны, любовь и уважение — с другой, уважение, доходящее
до какого-то страха,
до боязни за себя в глазах того, кем так высоко дорожишь, и
до ревнивого, жадного желания с каждым шагом в жизни
все ближе и ближе подходить к его сердцу.
Она завела с ним целую перестрелку острот, насмешек, сарказмов, самых неотразимых и скользких, самых коварных, замкнутых и гладких со
всех сторон, таких, которые бьют прямо в цель, но к которым ни с
одной стороны нельзя прицепиться для отпора и которые только истощают в бесплодных усилиях жертву, доводя ее
до бешенства и
до самого комического отчаяния.
Вмиг в голове у меня загорелась идея… да, впрочем, это был только миг, менее чем миг, как вспышка пороха, или уж переполнилась мера, и я вдруг теперь возмутился
всем воскресшим духом моим, да так, что мне вдруг захотелось срезать наповал
всех врагов моих и отмстить им за
все и при
всех, показав теперь, каков я человек; или, наконец, каким-нибудь дивом научил меня кто-нибудь в это мгновение средней истории, в которой я
до сих пор еще не знал ни аза, и в закружившейся голове моей замелькали турниры, паладины, герои, прекрасные дамы, слава и победители, послышались трубы герольдов, звуки шпаг, крики и плески толпы, и между
всеми этими криками
один робкий крик
одного испуганного сердца, который нежит гордую душу слаще победы и славы, — уж не знаю, случился ли тогда
весь этот вздор в голове моей или, толковее, предчувствие этого еще грядущего и неизбежного вздора, но только я услышал, что бьет мой час.