Неточные совпадения
«Я буду не
один, — продолжал я раскидывать, ходя как угорелый
все эти последние дни в Москве, — никогда теперь уже не буду
один, как в столько ужасных лет
до сих пор: со мной будет моя идея, которой я никогда не изменю, даже и в том случае, если б они мне
все там понравились, и дали мне счастье, и я прожил бы с ними хоть десять лет!» Вот это-то впечатление, замечу вперед, вот именно эта-то двойственность планов и целей моих, определившаяся еще в Москве и которая не оставляла меня ни на
один миг в Петербурге (ибо не знаю, был ли такой день в Петербурге, который бы я не ставил впереди моим окончательным сроком, чтобы порвать с ними и удалиться), — эта двойственность, говорю я, и была, кажется,
одною из главнейших причин многих моих неосторожностей, наделанных в году, многих мерзостей, многих даже низостей и, уж разумеется, глупостей.
Появившись, она проводила со мною
весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала,
одним словом,
все мое приданое
до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом
все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы
все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Вошли две дамы, обе девицы,
одна — падчерица
одного двоюродного брата покойной жены князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел
до этого времени
всего только раз в моей жизни, мельком на улице, хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит).
Я крепко пожал руку Васина и добежал
до Крафта, который
все шел впереди, пока я говорил с Васиным. Мы молча дошли
до его квартиры; я не хотел еще и не мог говорить с ним. В характере Крафта
одною из сильнейших черт была деликатность.
Ответ ясный: потому что ни
один из них, несмотря на
все их хотенье, все-таки не
до такой степени хочет, чтобы, например, если уж никак нельзя иначе нажить, то стать даже и нищим; и не
до такой степени упорен, чтобы, даже и став нищим, не растратить первых же полученных копеек на лишний кусок себе или своему семейству.
Особенно счастлив я был, когда, ложась спать и закрываясь одеялом, начинал уже
один, в самом полном уединении, без ходящих кругом людей и без единого от них звука, пересоздавать жизнь на иной лад. Самая яростная мечтательность сопровождала меня вплоть
до открытия «идеи», когда
все мечты из глупых разом стали разумными и из мечтательной формы романа перешли в рассудочную форму действительности.
И не половину бы отдал, потому что тогда вышла бы
одна пошлость: я стал бы только вдвое беднее и больше ничего; но именно
все,
все до копейки, потому что, став нищим, я вдруг стал бы вдвое богаче Ротшильда!
А назавтра поутру, еще с восьми часов, вы изволили отправиться в Серпухов: вы тогда только что продали ваше тульское имение, для расплаты с кредиторами, но все-таки у вас оставался в руках аппетитный куш, вот почему вы и в Москву тогда пожаловали, в которую не могли
до того времени заглянуть, боясь кредиторов; и вот
один только этот серпуховский грубиян,
один из
всех кредиторов, не соглашался взять половину долга вместо
всего.
— Да уж по тому
одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты
весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное,
все это вздор, вот и
все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг князь меня спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому
до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
— Просто-напросто
все государства, несмотря на
все балансы в бюджетах и на «отсутствие дефицитов», un beau matin [В
одно прекрасное утро (франц.).] запутаются окончательно и
все до единого пожелают не заплатить, чтоб
всем до единого обновиться во всеобщем банкрутстве.
— Приду, приду, как обещал. Слушай, Лиза:
один поганец —
одним словом,
одно мерзейшее существо, ну, Стебельков, если знаешь, имеет на его дела страшное влияние… векселя… ну,
одним словом, держит его в руках и
до того его припер, а тот
до того унизился, что уж другого исхода, как в предложении Анне Андреевне, оба не видят. Ее по-настоящему надо бы предупредить; впрочем, вздор, она и сама поправит потом
все дела. А что, откажет она ему, как ты думаешь?
Я
до сих пор не понимаю, что у него тогда была за мысль, но очевидно, он в ту минуту был в какой-то чрезвычайной тревоге (вследствие
одного известия, как сообразил я после). Но это слово «он тебе
все лжет» было так неожиданно и так серьезно сказано и с таким странным, вовсе не шутливым выражением, что я
весь как-то нервно вздрогнул, почти испугался и дико поглядел на него; но Версилов поспешил рассмеяться.
— Твоя мать — совершеннейшее и прелестнейшее существо, mais [Но (франц.).]…
Одним словом, я их, вероятно, не стою. Кстати, что у них там сегодня? Они за последние дни
все до единой какие-то такие… Я, знаешь, всегда стараюсь игнорировать, но там что-то у них сегодня завязалось… Ты ничего не заметил?
— Постой, Лиза, постой, о, как я был глуп! Но глуп ли?
Все намеки сошлись только вчера в
одну кучу, а
до тех пор откуда я мог узнать? Из того, что ты ходила к Столбеевой и к этой… Дарье Онисимовне? Но я тебя за солнце считал, Лиза, и как могло бы мне прийти что-нибудь в голову? Помнишь, как я тебя встретил тогда, два месяца назад, у него на квартире, и как мы с тобой шли тогда по солнцу и радовались… тогда уже было? Было?
Одним словом, он ужасно торопился к чему-то перейти. Он был
весь чем-то проникнут, с ног
до головы, какою-то главнейшею идеей, которую желал формулировать и мне изложить. Он говорил ужасно много и скоро, с напряжением и страданием разъясняя и жестикулируя, но в первые минуты я решительно ничего не понимал.
Впрочем, скажу
все: я даже
до сих пор не умею судить ее; чувства ее действительно мог видеть
один только Бог, а человек к тому же — такая сложная машина, что ничего не разберешь в иных случаях, и вдобавок к тому же, если этот человек — женщина.
Он только что умер, за минуту какую-нибудь
до моего прихода. За десять минут он еще чувствовал себя как всегда. С ним была тогда
одна Лиза; она сидела у него и рассказывала ему о своем горе, а он, как вчера, гладил ее по голове. Вдруг он
весь затрепетал (рассказывала Лиза), хотел было привстать, хотел было вскрикнуть и молча стал падать на левую сторону. «Разрыв сердца!» — говорил Версилов. Лиза закричала на
весь дом, и вот тут-то они
все и сбежались — и
все это за минуту какую-нибудь
до моего прихода.
Так как мы проговорили тогда
весь вечер и просидели
до ночи, то я и не привожу
всех речей, но передам лишь то, что объяснило мне наконец
один загадочный пункт в его жизни.
Так продолжалось
до одного страшного случая: она упала с нашей лестницы, не высоко,
всего с трех ступенек, но она выкинула, и болезнь ее продолжалась почти
всю зиму.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас
одних полагалась, как на порядочного человека:
все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого
до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
—
Всего один карась! // А было их
до пропасти, // Да крепко навалились мы, // Теперь — свищи в кулак!
— Коли
всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?.. Не
до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам
одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через
все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —
Настала ночь,
весь мир затих, //
Одна рыдала пташечка, // Да мертвых не докликалась //
До белого утра!..
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив
один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы
всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему
одному было хорошо, который бы и достиг уже
до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда
вся душа его занялась бы
одним чувством,
одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?