Неточные совпадения
Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не
знает, потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге
хочет.
— А
знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я вас все-таки не
знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть,
захочет посмотреть на однофамильца… Подождите, если
хотите, коли у вас время терпит.
— О, да вы философ; а впрочем…
знаете за собой таланты, способности,
хотя бы некоторые, то есть из тех, которые насущный хлеб дают? Извините опять…
А ведь Настасья Филипповна именно это и пророчила,
хотя еще и молчала об этом; он
знал, что она в высшей степени его понимала и изучила, а следственно,
знала, чем в него и ударить.
Вскоре Ганя
узнал положительно, чрез услужливый случай, что недоброжелательство всей его семьи к этому браку и к Настасье Филипповне лично, обнаруживавшееся домашними сценами, уже известно Настасье Филипповне в большой подробности; сама она с ним об этом не заговаривала,
хотя он и ждал ежедневно.
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное, что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени
знает, что Ганя женится только на деньгах, что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с чем самолюбивая; что Ганя
хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
Известно было, что генерал приготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался,
хотя и
знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная.
— О, они не повторяются так часто, и притом он почти как ребенок, впрочем образованный. Я было вас, mesdames, — обратился он опять к дочерям, —
хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы
узнать, к чему он способен.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как
хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не
знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии.
— Разумеется, maman, если с ним можно без церемонии; к тому же он с дороги есть
хочет, почему не накормить, если он не
знает куда деваться? — сказала старшая Александра.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, — я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я
хочу все
знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
— Ведь я
знаю же, что вы ее не читали и не можете быть поверенным этого человека. Читайте, я
хочу, чтобы вы прочли.
— Извините, князь, — горячо вскричал он, вдруг переменяя свой ругательный тон на чрезвычайную вежливость, — ради бога, извините! Вы видите, в какой я беде! Вы еще почти ничего не
знаете, но если бы вы
знали все, то наверно бы хоть немного извинили меня;
хотя, разумеется, я неизвиним…
— Князь, — обратилась к нему вдруг Нина Александровна, — я
хотела вас спросить (для того, собственно, и попросила вас сюда), давно ли вы
знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
— Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, — заметила Нина Александровна, — вы не должны ошибаться на этот счет. Если есть что-нибудь, в чем он не может признаться мне сам, того я и сама не
хочу разузнавать мимо него. Я к тому, собственно, что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: «Он всё
знает, церемониться нечего!» Что же это значит? То есть я
хотела бы
знать, в какой мере…
— Ну, еще бы! Вам-то после… А
знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб у него там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему. То есть, я
хочу сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
— Ну так
знайте ж, что я женюсь, и теперь уж непременно. Еще давеча колебался, а теперь уж нет! Не говорите! Я
знаю, что вы
хотите сказать…
Вы меня даже хорошим подлецом не удостоили счесть, и,
знаете, я вас давеча съесть за это
хотел!
— А я вас именно
хотел попросить, не можете ли вы, как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня дело; но я совсем не
знаю, как войти. Я был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной, только бы войти как-нибудь.
— Я только об одном
хотел бы
знать, — уныло заметил князь, — совершенно ли должен я перестать на вас рассчитывать и уж не отправиться ли мне одному?
Право, не
знаю, было ли у них что-нибудь, то есть, я
хочу сказать, могла ли у него быть хоть какая-нибудь серьезная надежда?
Птицын так даже от целомудрия наклонил голову и смотрел в землю. Тоцкий про себя подумал: «Идиот, а
знает, что лестью всего лучше возьмешь; натура!» Князь заметил тоже из угла сверкающий взгляд Гани, которым тот как бы
хотел испепелить его.
Генерал,
хотя и был в опале и чувствовал, что сам виноват, но все-таки надолго надулся; жаль ему было Афанасия Ивановича: «такое состояние и ловкий такой человек!» Недолго спустя генерал
узнал, что Афанасий Иванович пленился одною заезжею француженкой высшего общества, маркизой и легитимисткой, что брак состоится, и что Афанасия Ивановича увезут в Париж, а потом куда-то в Бретань.
— Ну, довольно, полно, молись за кого
хочешь, черт с тобой, раскричался! — досадливо перебил племянник. — Ведь он у нас преначитанный, вы, князь, не
знали? — прибавил он с какою-то неловкою усмешкой. — Всё теперь разные вот этакие книжки да мемуары читает.
— Послушайте, Лебедев, — твердо сказал князь, отворачиваясь от молодого человека, — я ведь
знаю по опыту, что вы человек деловой, когда
захотите… У меня теперь времени очень мало, и если вы… Извините, как вас по имени-отчеству, я забыл?
— Коля здесь ночевал, но наутро пошел своего генерала разыскивать, которого вы из «отделения», князь, бог
знает для чего, выкупили. Генерал еще вчера обещал сюда же ночевать пожаловать, да не пожаловал. Вероятнее всего в гостинице «Весы», тут очень недалеко, заночевал. Коля, стало быть, там, или в Павловске, у Епанчиных. У него деньги были, он еще вчера
хотел ехать. Итак, стало быть, в «Весах» или в Павловске.
— Я как будто
знал, когда въезжал в Петербург, как будто предчувствовал… — продолжал князь. — Не
хотел я ехать сюда! Я
хотел всё это здешнее забыть, из сердца прочь вырвать! Ну, прощай… Да что ты!
—
Узнал, что и вы тут, — перебил Евгений Павлович, — и так как давно уж и непременно предположил себе искать не только вашего знакомства, но и вашей дружбы, то и не
хотел терять времени. Вы нездоровы? Я сейчас только
узнал…
К изумлению князя, та оглядела его в недоумении и вопросительно, точно
хотела дать ему
знать, что и речи между ними о «рыцаре бедном» быть не могло и что она даже не понимает вопроса.
— Я
хотя и
знал, что она написана, но… я тоже не советовал бы печатать, потому что рано, — прибавил племянник Лебедева.
В таком случае, если
хотите, я кончил, то есть принужден буду сообщить только вкратце те факты, которые, по моему убеждению, не лишнее было бы
узнать во всей полноте, — прибавил он, заметив некоторое всеобщее движение, похожее на нетерпение.
—
Знать же я тебя не
хочу после этого! — Она было быстро повернулась уходить, но вдруг опять воротилась. — И к этому атеисту пойдешь? — указала она на Ипполита. — Да чего ты на меня усмехаешься, — как-то неестественно вскрикнула она и бросилась вдруг к Ипполиту, не вынеся его едкой усмешки.
— Сейчас отдохну. Зачем вы
хотите отказать мне в последнем желании?.. А
знаете ли, я давно уже мечтал с вами как-нибудь сойтись, Лизавета Прокофьевна; я о вас много слышал… от Коли; он ведь почти один меня и не оставляет… Вы оригинальная женщина, эксцентрическая женщина, я и сам теперь видел…
знаете ли, что я вас даже немножко любил.
— Если вы позволите, то я попросил бы у князя чашку чаю… Я очень устал.
Знаете что, Лизавета Прокофьевна, вы
хотели, кажется, князя к себе вести чай пить; останьтесь-ка здесь, проведемте время вместе, а князь наверно нам всем чаю даст. Простите, что я так распоряжаюсь… Но ведь я
знаю вас, вы добрая, князь тоже… мы все до комизма предобрые люди…
— Я бы удивился, совсем, впрочем, не
зная света (я сознаюсь в этом), тому, что вы не только сами остались в обществе давешней нашей компании, для вас неприличной, но и оставили этих… девиц выслушивать дело скандальное,
хотя они уже всё прочли в романах.
Я, может быть, впрочем, не
знаю… потому что сбиваюсь, но во всяком случае, кто, кроме вас, мог остаться… по просьбе мальчика (ну да, мальчика, я опять сознаюсь) провести с ним вечер и принять… во всем участие и… с тем… что на другой день стыдно… (я, впрочем, согласен, что не так выражаюсь), я все это чрезвычайно хвалю и глубоко уважаю,
хотя уже по лицу одному его превосходительства, вашего супруга, видно, как всё это для него неприятно…
Но дело в том, милый князь, что я
хотел спросить вас, не
знаете ли вы-то чего?
— Я думаю, что правильно,
хотя, впрочем, наверно и сам не
знаю.
— Во-первых, милый князь, на меня не сердись, и если было что с моей стороны — позабудь. Я бы сам еще вчера к тебе зашел, но не
знал, как на этот счет Лизавета Прокофьевна… Дома у меня… просто ад, загадочный сфинкс поселился, а я хожу, ничего не понимаю. А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват,
хотя, конечно, чрез тебя много вышло. Видишь, князь, быть филантропом приятно, но не очень. Сам, может, уже вкусил плоды. Я, конечно, люблю доброту и уважаю Лизавету Прокофьевну, но…
— Идемте же! — звала Аглая. — Князь, вы меня поведете. Можно это, maman? Отказавшему мне жениху? Ведь вы уж от меня отказались навеки, князь? Да не так, не так подают руку даме, разве вы не
знаете, как надо взять под руку даму? Вот так, пойдемте, мы пойдем впереди всех;
хотите вы идти впереди всех, tête-а-tête? [наедине (фр.).]
— Ну как про это не
знать! Ах да, послушайте: если бы вас кто-нибудь вызвал на дуэль, что бы вы сделали? Я еще давеча
хотела спросить.
Ты ведь
знаешь, что она тебя с тою непременно повенчать
хочет, слово такое дала, хе-хе!
— Ну, и пойдем. Я без тебя не
хочу мою новую жизнь встречать, потому что новая моя жизнь началась! Ты не
знаешь, Парфен, что моя новая жизнь сегодня началась?
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска, и об этом дочь хлопочет; но, князь, если бы вы
знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета: «Быть или не быть?» Современная тема-с, современная! Вопросы и ответы… И господин Терентьев в высшей степени… спать не
хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
— Вот в чем беда, — задумался на минуту князь, — вы
хотите подождать, пока они разойдутся, а ведь бог
знает, когда это будет. Не лучше ли нам теперь сойти в парк; они, право, подождут; я извинюсь.
Потому что вы, светский пересмешник и кавалерист (
хотя и не без способностей!), и сами не
знаете, до какой степени ваша мысль есть глубокая мысль, есть верная мысль!
— Генерал! Вспомни осаду Карса, а вы, господа,
узнайте, что анекдот мой голая истина. От себя же замечу, что всякая почти действительность,
хотя и имеет непреложные законы свои, но почти всегда невероятна и неправдоподобна. И чем даже действительнее, тем иногда и неправдоподобнее.
Про это и я слышал,
хотя и плохо
знаю историю.
Что были людоеды и, может быть, очень много, то в этом Лебедев, без сомнения, прав; только вот я не
знаю, почему именно он замешал тут монахов и что
хочет этим сказать?
Я
хотел было с ним объясниться, и
знаю наверно, что он чрез десять минут стал бы просить у меня прощения; но я рассудил, что лучше его уж не трогать.