Неточные совпадения
Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна
становилась с каждым годом всё капризнее и нетерпеливее,
стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония в семействе восстановлялась опять, и всё шло как не надо
лучше.
В последние два года он часто удивлялся изменению цвета лица Настасьи Филипповны; она
становилась ужасно бледна и — странно — даже
хорошела от этого.
— Да ведь это
лучше же, Ганя, тем более что, с одной стороны, дело покончено, — пробормотал Птицын и, отойдя в сторону, сел у стола, вынул из кармана какую-то бумажку, исписанную карандашом, и
стал ее пристально рассматривать. Ганя стоял пасмурный и ждал с беспокойством семейной сцены. Пред князем он и не подумал извиниться.
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или,
лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем
становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько
станет.
Этак-то
лучше, князь, право,
лучше, потом презирать меня
стал бы, и не было бы нам счастья!
— Это… это генерала-с. Действительно не пускал, и ему к вам не
стать. Я, князь, человека этого глубоко уважаю; это… это великий человек-с; вы не верите? Ну, вот увидите, а все-таки…
лучше бы, сиятельнейший князь, вам не принимать его у себя-с.
Но обратимся
лучше к делу, господа, скажите, для чего напечатали вы эту
статью?
Уверяю вас, что до вашей
статьи дойдет дело в свою очередь, тогда вы и заявите ваше объяснение, а теперь будем
лучше продолжать по порядку.
Все-таки
стала вдруг такая чудная девушка, — и как она хороша, боже, как она хороша, день ото дня
лучше!
Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят
лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже
стали откровеннее и даже слова «любовь к отечеству»
стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили, как вредное и ничтожное.
Я хотел было с ним объясниться, и знаю наверно, что он чрез десять минут
стал бы просить у меня прощения; но я рассудил, что
лучше его уж не трогать.
Когда же, например, самая сущность некоторых ординарных лиц именно заключается в их всегдашней и неизменной ординарности, или, что еще
лучше, когда, несмотря на все чрезвычайные усилия этих лиц выйти во что бы ни
стало из колеи обыкновенности и рутины, они все-таки кончают тем, что остаются неизменно и вечно одною только рутиной, тогда такие лица получают даже некоторую своего рода и типичность, — как ординарность, которая ни за что не хочет остаться тем, что она есть, и во что бы то ни
стало хочет
стать оригинальною и самостоятельною, не имея ни малейших средств к самостоятельности.
— Право, мамаша, — уверял он еще наверху Нину Александровну, — право,
лучше пусть выпьет. Вот уже три дня как не прикасался; тоска,
стало быть. Право,
лучше; я ему и в долговое носил…
Но кроме того,
стала известна и еще одна странная черта его характера; и так как эта черта
хорошая, то мы и поспешим ее обозначить: после каждого посещения Шнейдерова заведения Евгений Павлович, кроме Коли, посылает и еще одно письмо одному лицу в Петербург, с самым подробнейшим и симпатичным изложением состояния болезни князя в настоящий момент.
Он рассказал то же, что говорил перед этим Таисье, и все смотрел на Нюрочку любящими, кроткими, просветленными глазами. Какая она славная, эта Нюрочка, — еще
лучше стала, чем была в девушках. И глаза смотрят так строго-строго — строго и, вместе, любовно, как у мастерицы Таисьи.
Неточные совпадения
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не
стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что
лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе
хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть
станет.
— Ну, старички, — сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не
стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что
хорошего!
После помазания больному
стало вдруг гораздо
лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы
стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо
лучше, чем прежде, и что оно всё
становится больше и больше.