Неточные совпадения
— Ну, еще бы! Вам-то после… А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе как кровью, или чтоб
у него там на коленках
прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему. То есть, я хочу сказать, ненатурально. Но ведь
он ее почти в детстве писал.
Так ты, миленький,
у них же и
прощения просишь, — подхватила она, опять обращаясь к князю, — «виноват, дескать, что осмелился вам капитал предложить…», а ты чего, фанфаронишка, изволишь смеяться! — накинулась она вдруг на племянника Лебедева, — «мы, дескать, от капитала отказываемся, мы требуем, а не просим!» А точно того и не знает, что этот идиот завтра же к
ним опять потащится свою дружбу и капиталы
им предлагать!
И после этого этот срамник еще
прощения у них же лезет просить!
— А вот что, батюшка, — разгорячилась Лизавета Прокофьевна, — мы вот все заметили, сидим здесь и хвалимся пред
ним, а вот
он сегодня письмо получил от одного из
них, от самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра?
Он прощения в письме
у него просит, хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища бросил, который
его поджигал-то тогда, — помнишь, Александра? — и что князю теперь больше верит. Ну, а мы такого письма еще не получали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред
ним подымать.
— Ну, бьюсь же об заклад, — так и вскипела вдруг Лизавета Прокофьевна, совсем забыв, что сейчас же князя хвалила, — об заклад бьюсь, что
он ездил вчера к
нему на чердак и
прощения у него на коленях просил, чтоб эта злая злючка удостоила сюда переехать. Ездил ты вчера? Сам ведь признавался давеча. Так или нет? Стоял ты на коленках или нет?
Я хотел было с
ним объясниться, и знаю наверно, что
он чрез десять минут стал бы просить
у меня
прощения; но я рассудил, что лучше
его уж не трогать.
— Любите, а так мучаете! Помилуйте, да уж тем одним, что
он так на вид положил вам пропажу, под стул да в сюртук, уж этим одним
он вам прямо показывает, что не хочет с вами хитрить, а простодушно
у вас
прощения просит. Слышите:
прощения просит!
Он на деликатность чувств ваших, стало быть, надеется; стало быть, верит в дружбу вашу к
нему. А вы до такого унижения доводите такого… честнейшего человека!
«Попросите, попросите
прощения у императора Александра!» — закричал я
ему.
Он хотел даже выговорить, что
он недостоин, чтоб
у него просили
прощения.
«Боже мой! Да ведь я виновата: я попрошу
у него прощения… А в чем? — спросила потом. — Что я скажу ему: мсьё Обломов, я виновата, я завлекала… Какой стыд! Это неправда! — сказала она, вспыхнув и топнув ногой. — Кто смеет это подумать?.. Разве я знала, что выйдет? А если б этого не было, если б не вырвалось у него… что тогда?.. — спросила она. — Не знаю…» — думала.
Неточные совпадения
Левин, которого давно занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и, получив от
него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил
прощения у брата.
Он у постели больной жены в первый раз в жизни отдался тому чувству умиленного сострадания, которое в
нем вызывали страдания других людей и которого
он прежде стыдился, как вредной слабости; и жалость к ней, и раскаяние в том, что
он желал ее смерти, и, главное, самая радость
прощения сделали то, что
он вдруг почувствовал не только утоление своих страданий, но и душевное спокойствие, которого
он никогда прежде не испытывал.
Я хочу подставить другую щеку, я хочу отдать рубаху, когда
у меня берут кафтан, и молю Бога только о том, чтоб
он не отнял
у меня счастье
прощения!
Она чувствовала себя столь преступною и виноватою, что ей оставалось только унижаться и просить
прощения; а в жизни теперь, кроме
его,
у ней никого не было, так что она и к
нему обращала свою мольбу о
прощении.
Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа
он затянул старинную песню вполголоса: [Я прошу
прощения у читателей в том, что переложил в стихи песню Казбича, переданную мне, разумеется, прозой; но привычка — вторая натура. (Прим. М. Ю. Лермонтова.)]