Неточные совпадения
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно,
что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них,
что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться,
что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о
чем можно еще заключить, хотя бы
только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том
только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности…
что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому,
что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если
только это был Николай Андреевич Павлищев, потому
что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
— А ты откуда узнал,
что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и
что только им от этого толку,
что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда,
что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически,
чем нравственно; как-то более от рассеянности,
чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы
только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
— Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то,
что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли
что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и
только, а насчет дальнейшего — ничего! Потому
что и нет ничего.
А между тем известно тоже было,
что Иван Федорович Епанчин — человек без образования и происходит из солдатских детей; последнее, без сомнения,
только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный был человек, был тоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не любил иных намеков.
А между тем, если бы
только ведали эти судьи,
что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича, так хорошо знавшего свое место!
Правда, все три были
только Епанчины, но по матери роду княжеского, с приданым не малым, с родителем, претендующим впоследствии, может быть, и на очень высокое место, и,
что тоже довольно важно, — все три были замечательно хороши собой, не исключая и старшей, Александры, которой уже минуло двадцать пять лет.
— В Петербурге? Совсем почти нет, так,
только проездом. И прежде ничего здесь не знал, а теперь столько, слышно, нового,
что, говорят, кто и знал-то, так сызнова узнавать переучивается. Здесь про суды теперь много говорят.
Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает, так
что одними
только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
— Это, Гаврила Ардалионыч, — начал конфиденциально и почти фамильярно камердинер, — докладываются,
что князь Мышкин и барыни родственник, приехал с поездом из-за границы, и узелок в руке,
только…
Давеча ваш слуга, когда я у вас там дожидался, подозревал,
что я на бедность пришел к вам просить; я это заметил, а у вас, должно быть, на этот счет строгие инструкции; но я, право, не за этим, а, право, для того
только, чтобы с людьми сойтись.
Вот
только думаю немного,
что я вам помешал, и это меня беспокоит.
— Вот
что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться;
только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит,
что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден,
что вы превосходно воспитаны,
что… А сколько вам лет, князь?
И наконец, мне кажется, мы такие розные люди на вид… по многим обстоятельствам,
что, у нас, пожалуй, и не может быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам не верю, потому очень часто
только так кажется,
что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит,
что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти…
— Третьего дня слово дала. Мы так приставали оба,
что вынудили.
Только тебе просила до времени не передавать.
— Да
что дома? Дома всё состоит в моей воле,
только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если бы не мать, так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец,
что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор всё тем
только у нас в доме и держится,
что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и все скажется.
— Как вам показалось, князь, — обратился вдруг к нему Ганя, —
что это, серьезный какой-нибудь человек или
только так, безобразник? Собственно ваше мнение?
— Не знаю, как вам сказать, — ответил князь, —
только мне показалось,
что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем как будто больной. Очень может быть,
что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
Да тут именно чрез ум надо бы с самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче,
что и времени к тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря на то,
что остается всего
только несколько часов…
Росчерк требует необыкновенного вкуса; но если
только он удался, если
только найдена пропорция, то этакой шрифт ни с
чем не сравним, так даже,
что можно влюбиться в него.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому
что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы
только неусыпнее и как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
Однажды случилось,
что как-то в начале зимы, месяца четыре спустя после одного из летних приездов Афанасия Ивановича в Отрадное, заезжавшего на этот раз всего
только на две недели, пронесся слух, или, лучше сказать, дошел как-то слух до Настасьи Филипповны,
что Афанасий Иванович в Петербурге женится на красавице, на богатой, на знатной, — одним словом, делает солидную и блестящую партию.
Эта новая женщина объявляла,
что ей в полном смысле все равно будет, если он сейчас же и на ком угодно женится, но
что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому,
что ей так хочется, и
что, следственно, так и быть должно, — «ну хоть для того, чтобы мне
только посмеяться над тобой вволю, потому
что теперь и я наконец смеяться хочу».
С другой стороны, опытность и глубокий взгляд на вещи подсказали Тоцкому очень скоро и необыкновенно верно,
что он имеет теперь дело с существом совершенно из ряду вон,
что это именно такое существо, которое не
только грозит, но и непременно сделает, и, главное, ни пред
чем решительно не остановится, тем более
что решительно ничем в свете не дорожит, так
что даже и соблазнить его невозможно.
Ему показалось возможным одно
только объяснение,
что гордость «оскорбленной и фантастической женщины» доходит уже до такого исступления,
что ей скорее приятнее выказать раз свое презрение в отказе,
чем навсегда определить свое положение и достигнуть недосягаемого величия.
Кончилось тем,
что про Настасью Филипповну установилась странная слава: о красоте ее знали все, но и
только; никто не мог ничем похвалиться, никто не мог ничего рассказать.
Затем стал говорить генерал Епанчин, в своем качестве отца, и говорил резонно, избегнул трогательного, упомянул
только,
что вполне признает ее право на решение судьбы Афанасия Ивановича, ловко щегольнул собственным смирением, представив на вид,
что судьба его дочери, а может быть и двух других дочерей, зависит теперь от ее же решения.
Наконец, если
только он, Афанасий Иванович, не ошибается, любовь молодого человека давно уже известна самой Настасье Филипповне, и ему показалось даже,
что она смотрит на эту любовь снисходительно.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы,
что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество:
что тут один
только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель;
что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Не
только не было заметно в ней хотя бы малейшего появления прежней насмешки, прежней вражды и ненависти, прежнего хохоту, от которого, при одном воспоминании, до сих пор проходил холод по спине Тоцкого, но, напротив, она как будто обрадовалась тому,
что может наконец поговорить с кем-нибудь откровенно и по-дружески.
Она призналась,
что сама давно желала спросить дружеского совета,
что мешала
только гордость, но
что теперь, когда лед разбит, ничего и не могло быть лучше.
Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то,
что он даже и генералу об этом не говорил, не
только Гавриле Ардалионовичу, но, однако ж, почему же и ему не знать об этом заранее?
Зато другому слуху он невольно верил и боялся его до кошмара: он слышал за верное,
что Настасья Филипповна будто бы в высшей степени знает,
что Ганя женится
только на деньгах,
что у Гани душа черная, алчная, нетерпеливая, завистливая и необъятно, непропорционально ни с
чем самолюбивая;
что Ганя хотя и действительно страстно добивался победы над Настасьей Филипповной прежде, но когда оба друга решились эксплуатировать эту страсть, начинавшуюся с обеих сторон, в свою пользу, и купить Ганю продажей ему Настасьи Филипповны в законные жены, то он возненавидел ее как свой кошмар.
— Когда меня везли из России, чрез разные немецкие города, я
только молча смотрел и, помню, даже ни о
чем не расспрашивал.
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко;
чему же я вас научу? Сначала мне было
только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и
чем дальше, тем дороже, так
что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
— И философия ваша точно такая же, как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни — дешевизна;
только чтоб было дешевле прожить,
только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то
что на копейки.
— За
что ты все злишься, не понимаю, — подхватила генеральша, давно наблюдавшая лица говоривших, — и о
чем вы говорите, тоже не могу понять. Какой пальчик и
что за вздор? Князь прекрасно говорит,
только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь? Он когда начал, то смеялся, а теперь совсем осовел.
Он жил в тюрьме и ждал казни, по крайней мере еще чрез неделю; он как-то рассчитывал на обыкновенную формалистику,
что бумага еще должна куда-то пойти и
только чрез неделю выйдет.
Тут я ей дал восемь франков и сказал ей, чтоб она берегла, потому
что у меня больше уж не будет, а потом поцеловал ее и сказал, чтоб она не думала,
что у меня какое-нибудь нехорошее намерение, и
что целую я ее не потому,
что влюблен в нее, а потому,
что мне ее очень жаль, и
что я с самого начала ее нисколько за виноватую не почитал, а
только за несчастную.
Я не разуверял их,
что я вовсе не люблю Мари, то есть не влюблен в нее,
что мне ее
только очень жаль было; я по всему видел,
что им так больше хотелось, как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому молчал и показывал вид,
что они угадали.
Наконец, Шнейдер мне высказал одну очень странную свою мысль, — это уж было пред самым моим отъездом, — он сказал мне,
что он вполне убедился,
что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок,
что я
только ростом и лицом похож на взрослого, но
что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил.
Но одно
только правда: я и в самом деле не люблю быть со взрослыми, с людьми, с большими, — и это я давно заметил, — не люблю, потому
что не умею.
Иногда бывало так же весело, как и прежде;
только, расходясь на ночь, они стали крепко и горячо обнимать меня,
чего не было прежде.
Не примите
только этого за дурную мысль: я не из того сказал,
что вами не дорожу, и не подумайте тоже,
что я чем-нибудь обиделся.
Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, — обратился он вдруг к генеральше, — про ваше лицо уж мне не
только кажется, а я просто уверен,
что вы совершенный ребенок, во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном, несмотря на то
что вы в таких летах.
—
Что, милостивые государыни, вы думали,
что вы же его будете протежировать, как бедненького, а он вас сам едва избрать удостоил, да еще с оговоркой,
что приходить будет
только изредка.
— Ах, князь, мне крайняя надобность! — стал просить Ганя. — Она, может быть, ответит… Поверьте,
что я
только в крайнем, в самом крайнем случае мог обратиться… С кем же мне послать?.. Это очень важно… Ужасно для меня важно…
— Но
только так, чтобы никто не заметил, — умолял обрадованный Ганя, — и вот
что, князь, я надеюсь ведь на ваше честное слово, а?