Неточные совпадения
— О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, —
ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я
так и ждал.
— Да
ведь и я
так кой-чему только, — прибавил князь, чуть не в извинение. — Меня по болезни не находили возможным систематически учить.
— И это правда. Верите ли, дивлюсь на себя, как говорить по-русски не забыл. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: «А
ведь я хорошо говорю». Я, может, потому
так много и говорю. Право, со вчерашнего дня все говорить по-русски хочется.
— А знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, —
ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть, захочет посмотреть на однофамильца… Подождите, если хотите, коли у вас время терпит.
— Я
ведь не отказываюсь. Я, может быть, не
так выразился…
— Да что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но
ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если бы не мать,
так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
Но
ведь это
такой уже вздор, при известных обстоятельствах особенно!
— Да и я, брат, слышал, — подхватил генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да
ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а
ведь известно, на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил генерал задумчиво.
Генерал был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная мысль, что
ведь князь был тут и все-таки слышал. Но он мгновенно успокоился, при одном взгляде на князя можно была вполне успокоиться.
Правда, Лизавета Прокофьевна уже с давних пор начала испытывать ветреность своего супруга, даже отчасти привыкла к ней; но
ведь невозможно же было пропустить
такой случай: слух о жемчуге чрезвычайно интересовал ее.
— Ах, друг мой, не придавай
такого смыслу… впрочем,
ведь как тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам, потому что это почти доброе дело.
— Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как хочешь. Я
ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет,
так как все-таки из нашей фамилии.
— Вы очень обрывисты, — заметила Александра, — вы, князь, верно, хотели вывести, что ни одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять минут дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам
такие страсти рассказывал…
ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту «счетом»?
Ведь, подумаешь, как это жестоко, а с другой стороны, ей-богу, эти невинные люди от чистого сердца делают и уверены, что это человеколюбие), потом туалет (вы знаете, что
такое туалет преступника?), наконец везут по городу до эшафота…
Я давеча уже подумал, что, может быть, я и впрямь из счастливых: я
ведь знаю, что
таких, которых тотчас полюбишь, не скоро встретишь, а я вас, только что из вагона вышел, тотчас встретил.
Вы
ведь на меня не сердитесь, что я это
так говорю?
— Но только
так, чтобы никто не заметил, — умолял обрадованный Ганя, — и вот что, князь, я надеюсь
ведь на ваше честное слово, а?
— О, мне и не нужно
таких больших извинений, — поспешил ответить князь. — Я
ведь понимаю, что вам очень неприятно, и потому-то вы и бранитесь. Ну, пойдемте к вам. Я с удовольствием…
— Отпустить! Помилуйте, я
так много слышала,
так давно желала видеть! И какие у него дела?
Ведь он в отставке? Вы не оставите меня, генерал, не уйдете?
Я опять-таки ничего: потому
ведь ничего же не говорят!
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, —
так нет же?! А мне сказали они… Ах! Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это можно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу, ну три, чтоб отступился,
так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит.
Ведь так, Ганька, подлец!
Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С тем и ехал, чтобы с тебя подписку
такую взять; сказал: куплю, — и куплю!
— Я
ведь и в самом деле не
такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз
так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась. Видели только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется, руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала всё и с удивлением проводила ее глазами.
— Она
ведь не
такая. Она видишь какие загадки загадывает! Фокусы! — и Ганя злобно засмеялся.
— Сама знаю, что не
такая, и с фокусами, да с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки
ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
— Вот они всё
так! — сказал Ганя, усмехаясь. — И неужели же они думают, что я этого сам не знаю? Да
ведь я гораздо больше их знаю.
— Мне всё кажется, — осторожно заметил князь, — что Настасья Филипповна умна. К чему ей, предчувствуя
такую муку, в западню идти?
Ведь могла бы и за другого выйти. Вот что мне удивительно.
— Да меня для того только и держат, и пускают сюда, — воскликнул раз Фердыщенко, — чтоб я именно говорил в этом духе. Ну возможно ли в самом деле
такого, как я, принимать?
Ведь я понимаю же это. Ну можно ли меня,
такого Фердыщенка, с
таким утонченным джентльменом, как Афанасий Иванович, рядом посадить? Поневоле остается одно толкование: для того и сажают, что это и вообразить невозможно.
— Положим. Но
ведь возможности не было, чтобы вы
так рассказали, что стало похоже на правду и вам поверили? А Гаврила Ардалионович совершенно справедливо заметил, что чуть-чуть послышится фальшь, и вся мысль игры пропадает. Правда возможна тут только случайно, при особого рода хвастливом настроении слишком дурного тона, здесь немыслимом и совершенно неприличном.
Так что, повторяю, мне даже странно, тем более что если я и виновен, то
ведь не совершенно же: зачем же ей как раз в это время вздумалось помирать?
— Настасья Филипповна, полно, матушка, полно, голубушка, — не стерпела вдруг Дарья Алексеевна, — уж коли тебе
так тяжело от них стало,
так что смотреть-то на них! И неужели ты с этаким отправиться хочешь, хоть и за сто бы тысяч! Правда, сто тысяч, ишь
ведь! А ты сто тысяч-то возьми, а его прогони, вот как с ними надо делать; эх, я бы на твоем месте их всех… что в самом-то деле!
Ведь он в твоем доме, при твоей матери и сестре меня торговал, а ты вот все-таки после того свататься приехал да чуть сестру не привез?
Ведь теперь их всех
такая жажда обуяла,
так их разнимает на деньги, что они словно одурели.
— Вот еще нашелся! — сказала она вдруг, обращаясь опять к Дарье Алексеевне, — а
ведь впрямь от доброго сердца, я его знаю. Благодетеля нашла! А впрочем, правду, может, про него говорят, что… того. Чем жить-то будешь, коли уж
так влюблен, что рогожинскую берешь за себя-то, за князя-то?..
— Спасибо, князь, со мной
так никто не говорил до сих пор, — проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё, что князь говорил?
Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдешь, я вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?
— Вы чего пугаете-то, я
ведь не Таня, не побегу. А вот Любочку
так, пожалуй, разбудите, да еще родимчик привяжется… что кричите-то!
— Не знаю совсем. Твой дом имеет физиономию всего вашего семейства и всей вашей рогожинской жизни, а спроси, почему я этак заключил, — ничем объяснить не могу. Бред, конечно. Даже боюсь, что это меня
так беспокоит. Прежде и не вздумал бы, что ты в
таком доме живешь, а как увидал его,
так сейчас и подумалось: «Да
ведь такой точно у него и должен быть дом!»
— Верно знаю, — с убеждением подтвердил Рогожин. — Что, не
такая, что ли? Это, брат, нечего и говорить, что не
такая. Один это только вздор. С тобой она будет не
такая, и сама, пожалуй, этакому делу ужаснется, а со мной вот именно
такая.
Ведь уж
так. Как на последнюю самую шваль на меня смотрит. С Келлером, вот с этим офицером, что боксом дрался,
так наверно знаю — для одного смеху надо мной сочинила… Да ты не знаешь еще, что она надо мной в Москве выделывала! А денег-то, денег сколько я перевел…
— Знаешь, что я тебе скажу! — вдруг одушевился Рогожин, и глаза его засверкали. — Как это ты мне
так уступаешь, не понимаю? Аль уж совсем ее разлюбил? Прежде ты все-таки был в тоске; я
ведь видел.
Так для чего же ты сломя-то голову сюда теперь прискакал? Из жалости? (И лицо его искривилось в злую насмешку.) Хе-хе!
Она
ведь со мной всё про вздоры говорит али насмехается; да и тут смеясь начала, а потом
такая стала сумрачная; весь этот дом ходила, осматривала, и точно пужалась чего.
— Эк
ведь мы! — засмеялся он вдруг, совершенно опомнившись. — Извини, брат, меня, когда у меня голова
так тяжела, как теперь, и эта болезнь… я совсем, совсем становлюсь
такой рассеянный и смешной. Я вовсе не об этом и спросить-то хотел… не помню о чем. Прощай…
— Да ничего,
так. Я и прежде хотел спросить. Многие
ведь ноне не веруют. А что, правда (ты за границей-то жил), — мне вот один с пьяных глаз говорил, что у нас, по России, больше, чем во всех землях
таких, что в бога не веруют? «Нам, говорит, в этом легче, чем им, потому что мы дальше их пошли…»
«Что ты, говорю, молодка?» (Я
ведь тогда всё расспрашивал.) «А вот, говорит, точно
так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит,
такая же точно бывает и у бога радость, всякий раз, когда он с неба завидит, что грешник пред ним от всего своего сердца на молитву становится».
Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что
ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и «высшего бытия», не что иное, как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если
так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к отцу. —
Ведь они, коли
так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она к князю, который взял уже свою шляпу, — там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
— По делу, говорят, только
ведь они
такие, что не пустить их теперь,
так они и дорогой остановят. Лучше, Лев Николаевич, пустить, а потом уж и с плеч их долой. Их там Гаврила Ардалионович и Птицын уговаривают, не слушаются.
— Но
ведь если вы, наконец, господин Бурдовский, не желаете здесь говорить, — удалось наконец вклеить князю, чрезвычайно пораженному
таким началом, — то говорю вам, пойдемте сейчас в другую комнату, а о вас всех, повторяю вам, сию минуту только услышал…
— Господа, господа, позвольте же наконец, господа, говорить, — в тоске и в волнении восклицал князь, — и сделайте одолжение, будемте говорить
так, чтобы понимать друг друга. Я ничего, господа, насчет статьи, пускай, только
ведь это, господа, всё неправда, что в статье напечатано; я потому говорю, что вы сами это знаете; даже стыдно.
Так что я решительно удивляюсь, если это из вас кто-нибудь написал.
— Я
ведь только удивился, что господину Бурдовскому удалось… но… я хочу сказать, что если вы уже предали это дело гласности, то почему же вы давеча
так обиделись, когда я при друзьях моих об этом же деле заговорил?
Ведь тут что ни слово, то клевета;
так что вы, господа, по-моему, сделали низость.
Но
ведь тут,
так сказать, польза обществу, согласитесь сами, и, наконец, возможно ли пропустить вызывающий случай?