Неточные совпадения
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне
было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился
спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
У нас там водопад
был, небольшой, высоко с горы
падал и такою тонкою ниткой, почти перпендикулярно, — белый, шумливый, пенистый;
падал высоко, а казалось, довольно низко,
был в полверсте, а казалось, что до него пятьдесят шагов.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно
быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может
быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка
есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок
упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Мать в то время уж очень больна
была и почти умирала; чрез два месяца она и в самом деле померла; она знала, что она умирает, но все-таки с дочерью помириться не подумала до самой смерти, даже не говорила с ней ни слова, гнала
спать в сени, даже почти не кормила.
По одной стороне коридора находились те три комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных» жильцов; кроме того, по той же стороне коридора, в самом конце его, у кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих, в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства, и
спал на широком диване, а ходить и выходить из квартиры обязан
был чрез кухню и по черной лестнице.
Огонь, вспыхнувший вначале между двумя дотлевавшими головнями, сперва
было потух, когда
упала на него и придавила его пачка. Но маленькое, синее пламя еще цеплялось снизу за один угол нижней головешки. Наконец тонкий, длинный язычок огня лизнул и пачку, огонь прицепился и побежал вверх по бумаге, по углам, и вдруг вся пачка вспыхнула в камине, и яркое пламя рванулось вверх. Все ахнули.
Генерал, хотя и
был в
опале и чувствовал, что сам виноват, но все-таки надолго надулся; жаль ему
было Афанасия Ивановича: «такое состояние и ловкий такой человек!» Недолго спустя генерал узнал, что Афанасий Иванович пленился одною заезжею француженкой высшего общества, маркизой и легитимисткой, что брак состоится, и что Афанасия Ивановича увезут в Париж, а потом куда-то в Бретань.
— А того не знает, что, может
быть, я, пьяница и потаскун, грабитель и лиходей, за одно только и стою, что вот этого зубоскала, еще младенца, в свивальники обертывал, да в корыте мыл, да у нищей, овдовевшей сестры Анисьи, я, такой же нищий, по ночам просиживал, напролет не
спал, за обоими ими больными ходил, у дворника внизу дрова воровал, ему песни
пел, в пальцы прищелкивал, с голодным-то брюхом, вот и вынянчил, вон он смеется теперь надо мной!
— Как
есть. Из коляски
упали после обеда… височком о тумбочку, и как ребеночек, как ребеночек, тут же и отошли. Семьдесят три года по формуляру значилось; красненький, седенький, весь духами опрысканный, и всё, бывало, улыбались, всё улыбались, словно ребеночек. Вспомнили тогда Петр Захарыч: «Это ты предрек, говорит».
— Полторы сутки ровно не
спал, не
ел, не
пил, из комнаты ее не выходил, на коленки перед ней становился: «Умру, говорю, не выйду, пока не простишь, а прикажешь вывести — утоплюсь; потому — что я без тебя теперь
буду?» Точно сумасшедшая она
была весь тот день, то плакала, то убивать меня собиралась ножом, то ругалась надо мной.
А мне на мысль пришло, что если бы не
было с тобой этой
напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени.
— Просто-запросто
есть одно странное русское стихотворение, — вступился наконец князь Щ., очевидно, желая поскорее замять и переменить разговор, — про «рыцаря бедного», отрывок без начала и конца. С месяц назад как-то раз смеялись все вместе после обеда и искали, по обыкновению, сюжета для будущей картины Аделаиды Ивановны. Вы знаете, что общая семейная задача давно уже в том, чтобы сыскать сюжет для картины Аделаиды Ивановны. Тут и
напали на «рыцаря бедного», кто первый, не помню…
— Ну, что ж, кончил, что ли? — обратилась к Евгению Павловичу Лизавета Прокофьевна. — Кончай скорей, батюшка, ему
спать пора. Или не умеешь? (Она
была в ужасной досаде.)
Либерализм не
есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое без него распадется или замертвеет; либерализм имеет такое же право существовать, как и самый благонравный консерватизм; но я на русский либерализм
нападаю, и опять-таки повторяю, что за то, собственно, и
нападаю на него, что русский либерал не
есть русский либерал, а
есть не русский либерал.
«Ведь вот, — подумала про себя Лизавета Прокофьевна, — то
спит да
ест, не растолкаешь, а то вдруг подымется раз в год и заговорит так, что только руки на нее разведешь».
— На дуэлях, должно
быть, редко
попадают.
— Пуля
попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она
попала, никто не целит, стало
быть, скорее всего пуля
попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили.
— Ну, так, значит, и не умеете, потому что тут нужна практика! Слушайте же и заучите: во-первых, купите хорошего пистолетного пороху, не мокрого (говорят, надо не мокрого, а очень сухого), какого-то мелкого, вы уже такого спросите, а не такого, которым из пушек
палят. Пулю, говорят, сами как-то отливают. У вас пистолеты
есть?
А что, вы
будете спать эту ночь?
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение
будет, закуска, и об этом дочь хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета: «
Быть или не
быть?» Современная тема-с, современная! Вопросы и ответы… И господин Терентьев в высшей степени…
спать не хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
Князь
выпил всего два или три бокала и
был только весел. Привстав из-за стола, он встретил взгляд Евгения Павловича, вспомнил о предстоящем между ними объяснении и улыбнулся приветливо. Евгений Павлович кивнул ему головой и вдруг показал на Ипполита, которого пристально наблюдал в эту самую минуту. Ипполит
спал, протянувшись на диване.
Я думаю, что
был уже час первый в начале; я совершенно не
спал и лежал с открытыми глазами; вдруг дверь моей комнаты отворилась, и вошел Рогожин.
Но верьте, верьте, простодушные люди, что и в этой благонравной строфе, в этом академическом благословении миру во французских стихах засело столько затаенной желчи, столько непримиримой, самоусладившейся в рифмах злобы, что даже сам поэт, может
быть,
попал впросак и принял эту злобу за слезы умиления, с тем и помер; мир его праху!
Когда Келлер обхватил Ипполита, тот
упал ему на руки, точно без памяти, может
быть, действительно воображая, что он уже убит.
— Сущность та же, хотя, может
быть, и разные амплуа. Увидите, если этот господин не способен укокошить десять душ, собственно для одной «шутки», точь-в-точь как он сам нам прочел давеча в объяснении. Теперь мне эти слова его
спать не дадут.
— Когда? У вас? — спросила она, но без большого удивления. — Ведь вчера вечером он
был, кажется, еще жив? Как же вы могли тут
спать после всего этого? — вскричала она, внезапно оживляясь.
— Только все-таки я бы никак не заснула на вашем месте; стало
быть, вы, куда ни приткнетесь, так тут уж и
спите; это очень нехорошо с вашей стороны.
— Да ведь я всю ночь не
спал, а потом ходил, ходил,
был на музыке…
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman
была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не
упала.
— Я, Костя Лебедев, Бурдовский; Келлер
побыл немного, а потом перешел
спать к Лебедеву, потому что у нас не на чем
было лечь.
— В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что идет доночевывать к Вилкину, — пьяница такой
есть один, Вилкин. Ну, иду! А вот и Лукьян Тимофеич… Князь хочет
спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!
— Остаются, стало
быть, трое-с, и во-первых, господин Келлер, человек непостоянный, человек пьяный и в некоторых случаях либерал, то
есть насчет кармана-с; в остальном же с наклонностями, так сказать, более древнерыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала здесь, в комнате больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что на голом полу жестко
спать.
— Нельзя
будет; я уверен, что я от страха заговорю и от страха разобью вазу. Может
быть, я
упаду на гладком полу, или что-нибудь в этом роде выйдет, потому что со мной уж случалось; мне это
будет сниться всю ночь сегодня; зачем вы заговорили!
Сам он, объясняясь с Лизаветой Прокофьевной, говорил «прекрасно», как выражались потом сестры Аглаи: «Скромно, тихо, без лишних слов, без жестов, с достоинством; вошел прекрасно; одет
был превосходно», и не только не «
упал на гладком полу», как боялся накануне, но видимо произвел на всех даже приятное впечатление.
Всё в нем
было порывисто, смутно и лихорадочно; очень может
быть, что слова, которые он выговаривал,
были часто не те, которые он хотел сказать. Взглядом он как бы спрашивал: можно ли ему говорить? Взгляд его
упал на Белоконскую.
Ипполит вышел. Князю не для чего
было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он
был и способен на это. Приказание ему Аглаи сидеть дома теперь почти объяснялось: может
быть, она хотела за ним зайти. Правда, может
быть, она именно не хотела, чтоб он туда
попал, а потому и велела ему дома сидеть… Могло
быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
Слишком поспешно, слишком обнаженно дошло дело до такой неожиданной точки, неожиданной, потому что Настасья Филипповна, отправляясь в Павловск, еще мечтала о чем-то, хотя, конечно, предполагала скорее дурное, чем хорошее; Аглая же решительно
была увлечена порывом в одну минуту, точно
падала с горы, и не могла удержаться пред ужасным наслаждением мщения.
Он подтвердил, что Аглая действительно
была больна и трое суток почти напролет не
спала все ночи, в жару; что теперь ей легче, и она вне всякой опасности, но в положении нервном, истерическом…
— Да, да; да, да, — качал головою князь, начиная краснеть, — да, это почти что ведь так; и знаете, я действительно почти всю ночь накануне не
спал, в вагоне, и всю запрошлую ночь, и очень
был расстроен…
Но он, Лебедев, духом не
упал и советовался с одним тонким юристом, почтенным старичком, большим ему приятелем и почти благодетелем; тот заключил, что это дело совершенно возможное, лишь бы
были свидетели компетентные умственного расстройства и совершенного помешательства, да при этом, главное, покровительство высоких особ.
Но он уже пригляделся, так что мог различать всю постель; на ней кто-то
спал, совершенно неподвижным сном; не слышно
было ни малейшего шелеста, ни малейшего дыхания.