Неточные совпадения
Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие годы, и обнаружилось это только в
самое последнее
время, да и то нечаянно.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился генерал к Гане, который тем
временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это
сама,
сама тебе прислала,
сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
Да тут именно чрез ум надо бы с
самого начала дойти; тут именно надо понять и… и поступить с обеих сторон: честно и прямо, не то… предуведомить заранее, чтобы не компрометировать других, тем паче, что и
времени к тому было довольно, и даже еще и теперь его остается довольно (генерал значительно поднял брови), несмотря на то, что остается всего только несколько часов…
В половине же первого накрывался стол в маленькой столовой, близ мамашиных комнат, и к этому семейному и интимному завтраку являлся иногда и
сам генерал, если позволяло
время.
Некоторое
время, в первые два года, он стал было подозревать, что Настасья Филипповна
сама желает вступить с ним в брак, но молчит из необыкновенного тщеславия и ждет настойчиво его предложения.
Мать в то
время уж очень больна была и почти умирала; чрез два месяца она и в
самом деле померла; она знала, что она умирает, но все-таки с дочерью помириться не подумала до
самой смерти, даже не говорила с ней ни слова, гнала спать в сени, даже почти не кормила.
С некоторого
времени он стал раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и если еще соглашался на
время уступать и терпеть, то потому только, что уж им решено было все это изменить и переделать в
самом непродолжительном
времени.
Уж одно то, что Настасья Филипповна жаловала в первый раз; до сих пор она держала себя до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в
самое последнее
время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было на свете.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению
самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и в то же
время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!
Сам Афанасий Иванович, слывший за тонкого и изящного рассказчика, а в прежнее
время на этих вечерах обыкновенно управлявший разговором, был видимо не в духе и даже в каком-то несвойственном ему замешательстве.
— Даже большая, а не маленькая, я для того и в мантилью закуталась, — ответила Настасья Филипповна, в
самом деле ставшая бледнее и как будто по
временам сдерживавшая в себе сильную дрожь.
Компания Рогожина была почти в том же
самом составе, как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка, в свое
время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он
сам «по пятнадцати целковых давал в свое
время просителям».
Происходило это уже почти пред
самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому
времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем
самым закончим наше введение.
Но со
времени «случая с генералом», как выражался Коля, и вообще с
самого замужества сестры, Коля почти совсем у них отбился от рук и до того дошел, что в последнее
время даже редко являлся и ночевать в семью.
— Я вот и
сам, дня три переждав, со всеми домочадцами на дачу, чтоб и новорожденного птенца сохранить, и здесь в домишке тем
временем всё поисправить. И тоже в Павловск.
Дверь отворил
сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое
время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
Скорей свадьбу!»
Сама торопит, день назначает, а станет подходить
время — испужается али мысли другие пойдут — бог знает, ведь ты видел же: плачет, смеется, в лихорадке бьется.
В то же
время, когда он порывисто двинулся с места, после мгновенной остановки, он находился в
самом начале ворот, у
самого входа под ворота с улицы.
В
самый день переезда, состоявшегося уже к вечеру, вокруг него на террасе собралось довольно много гостей: сперва пришел Ганя, которого князь едва узнал, — так он за все это
время переменился и похудел.
— Я ведь на
время, на несколько месяцев,
самое большее год в отставке пробуду, — смеялся Радомский.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите
сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то
время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
Между тем его сын, родившийся уже в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери, тем не менее в свое
время умершим, остался совершенно при одних своих средствах и с болезненною, страдающею, без ног, матерью в одной из отдаленных губерний;
сам же в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и тем содержал себя сначала в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея в виду дальнейшую цель.
— Да оставите ли вы меня, — закричала она на уговаривавших ее, — нет, коли вы уж даже
сами, Евгений Павлыч, заявили сейчас, что даже
сам защитник на суде объявлял, что ничего нет естественнее, как по бедности шесть человек укокошить, так уж и впрямь последние
времена пришли.
Он говорил одно, но так, как будто бы этими
самыми словами хотел сказать совсем другое. Говорил с оттенком насмешки и в то же
время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и терялся на каждом слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным, сверкающим и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
В последний год и особенно в
самое последнее
время эта грустная мысль стала всё более и более в ней укрепляться.
Князь и действительно сидел, чуть не бледный, за круглым столом и, казалось, был в одно и то же
время в чрезвычайном страхе и, мгновениями, в непонятном ему
самому и захватывающем душу восторге.
По моему личному мнению, защитник, заявляя такую странную мысль, был в полнейшем убеждении, что он говорит
самую либеральную,
самую гуманную и прогрессивную вещь, какую только можно сказать в наше
время.
Веселая компания хохотала, голосила; кажется, даже спорила до крику; подозревалось с первого взгляда
самое радостное препровождение
времени.
Лебедев, чуть не доведший некоторых из слушателей до настоящего негодования (надо заметить, что бутылки всё
время не переставали откупориваться), неожиданным заключением своей речи насчет закусочки примирил с собой тотчас же всех противников.
Сам он называл такое заключение «ловким, адвокатским оборотом дела». Веселый смех поднялся опять, гости оживились; все встали из-за стола, чтобы расправить члены и пройтись по террасе. Только Келлер остался недоволен речью Лебедева и был в чрезвычайном волнении.
Господин этот некоторое
время смотрел на меня с изумлением, а жена с испугом, как будто в том была страшная диковина, что и к ним кто-нибудь мог войти; но вдруг он набросился на меня чуть не с бешенством; я не успел еще пробормотать двух слов, а он, особенно видя, что я одет порядочно, почел, должно быть, себя страшно обиженным тем, что я осмелился так бесцеремонно заглянуть в его угол и увидать всю безобразную обстановку, которой он
сам так стыдился.
В
самом деле, нет ничего досаднее, как быть, например, богатым, порядочной фамилии, приличной наружности, недурно образованным, не глупым, даже добрым, и в то же
время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже чудачества, ни одной своей собственной идеи, быть решительно «как и все».
Но великодушная борьба с беспорядком обыкновенно продолжалась недолго; генерал был тоже человек слишком «порывчатый», хотя и в своем роде; он обыкновенно не выносил покаянного и праздного житья в своем семействе и кончал бунтом; впадал в азарт, в котором
сам, может быть, в те же
самые минуты и упрекал себя, но выдержать не мог: ссорился, начинал говорить пышно и красноречиво, требовал безмерного и невозможного к себе почтения и в конце концов исчезал из дому, иногда даже на долгое
время.
Если бы князь не был в то
время слишком отвлечен и занят другими важными для него впечатлениями, то он мог бы скоро заметить, что и в следовавшие затем два дня Лебедев не только не представил ему никаких разъяснений, но даже, напротив, как бы
сам избегал почему-то встречи с ним.
— Не иначе! Так и теперь, так и в настоящем случае! Встречая вас и следя за вами сердцем и мыслью, говорил
сам себе: дружеских сообщений я недостоин, но в качестве хозяина квартиры, может быть, и могу получить в надлежащее
время к ожидаемому сроку, так сказать, предписание, или много что уведомление ввиду известных предстоящих и ожидаемых изменений…
А может быть, сестры Аглаи и намеренно в чем-нибудь проболтались, чтоб и
самим что-нибудь узнать от Варвары Ардалионовны; могло быть, наконец, и то, что и они не хотели отказать себе в женском удовольствии немного подразнить подругу, хотя бы и детства: не могли же они не усмотреть во столько
времени хоть маленького краешка ее намерений.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?»
Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это
время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
— Оставим до
времени; к тому же ведь нельзя и без благородства, с вашей-то стороны. Да, князь, вам нужно
самому пальцем пощупать, чтоб опять не поверить, ха-ха! А очень вы меня презираете теперь, как вы думаете?
Нина Александровна, видя искренние слезы его, проговорила ему наконец безо всякого упрека и чуть ли даже не с лаской: «Ну, бог с вами, ну, не плачьте, ну, бог вас простит!» Лебедев был до того поражен этими словами и тоном их, что во весь этот вечер не хотел уже и отходить от Нины Александровны (и во все следующие дни, до
самой смерти генерала, он почти с утра до ночи проводил
время в их доме).
Я с любопытством шел сюда сегодня, со смятением: мне надо было видеть
самому и лично убедиться: действительно ли весь этот верхний слой русских людей уж никуда не годится, отжил свое
время, иссяк исконною жизнью и только способен умереть, но всё еще в мелкой завистливой борьбе с людьми… будущими, мешая им, не замечая, что
сам умирает?
— Я не от вас ухожу, — продолжал он с беспрерывною одышкой и перхотой, — я, напротив, нашел нужным к вам прийти, и за делом… без чего не стал бы беспокоить. Я туда ухожу, и в этот раз, кажется, серьезно. Капут! Я не для сострадания, поверьте… я уж и лег сегодня, с десяти часов, чтоб уж совсем не вставать до
самого того
времени, да вот раздумал и встал еще раз, чтобы к вам идти… стало быть, надо.
— Да, не физическую. Мне кажется, ни у кого рука не подымется на такого, как я; даже и женщина теперь не ударит; даже Ганечка не ударит! Хоть одно
время вчера я так и думал, что он на меня наскочит… Бьюсь об заклад, что знаю, о чем вы теперь думаете? Вы думаете: «Положим, его не надо бить, зато задушить его можно подушкой, или мокрою тряпкою во сне, — даже должно…» У вас на лице написано, что вы это думаете, в эту
самую секунду.
Аглая остановилась на мгновение, как бы пораженная, как бы
самой себе не веря, что она могла выговорить такое слово; но в то же
время почти беспредельная гордость засверкала в ее взгляде; казалось, ей теперь было уже всё равно, хотя бы даже «эта женщина» засмеялась сейчас над вырвавшимся у нее признанием.
Уйди, Рогожин, тебя не нужно! — кричала она почти без памяти, с усилием выпуская слова из груди, с исказившимся лицом и с запекшимися губами, очевидно,
сама не веря ни на каплю своей фанфаронаде, но в то же
время хоть секунду еще желая продлить мгновение и обмануть себя.
Самое тонкое, хитрое и в то же
время правдоподобное толкование оставалось за несколькими серьезными сплетниками, из того слоя разумных людей, которые всегда, в каждом обществе, спешат прежде всего уяснить другим событие, в чем находят свое призвание, а нередко и утешение.
Даже Вера Лебедева некоторое
время негодовала на него; даже Коля негодовал; негодовал даже Келлер, до того
времени как выбран был в шафера, не говоря уже о
самом Лебедеве, который даже начал интриговать против князя, и тоже от негодования, и даже весьма искреннего.
Князь отвечал всем так просто и радушно, и в то же
время с таким достоинством, с такою доверчивостью к порядочности своих гостей, что нескромные вопросы затихли
сами собой.
Они рассказали ему, что играла Настасья Филипповна каждый вечер с Рогожиным в дураки, в преферанс, в мельники, в вист, в свои козыри, — во все игры, и что карты завелись только в
самое последнее
время, по переезде из Павловска в Петербург, потому что Настасья Филипповна всё жаловалась, что скучно и что Рогожин сидит целые вечера, молчит и говорить ни о чем не умеет, и часто плакала; и вдруг на другой вечер Рогожин вынимает из кармана карты; тут Настасья Филипповна рассмеялась, и стали играть.