Неточные совпадения
Черноволосый сосед в крытом тулупе все
это разглядел, частию от нечего делать, и, наконец, спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие
при неудачах ближнего...
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм… генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только
это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и
при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
В последнем отношении с ним приключилось даже несколько забавных анекдотов; но генерал никогда не унывал, даже и
при самых забавных анекдотах; к тому же и везло ему, даже в картах, а он играл по чрезвычайно большой и даже с намерением не только не хотел скрывать
эту свою маленькую будто бы слабость к картишкам, так существенно и во многих случаях ему пригождавшуюся, но и выставлял ее.
Впоследствии,
при богатстве и служебном значении своего супруга, она начала в
этом высшем кругу даже несколько и освоиваться.
Вам
это смешно, вам
это дико кажется, а
при некотором воображении даже и такая мысль в голову вскочит.
— Да что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь
это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если бы не мать, так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё
это отчеканил,
при матери.
Но ведь
это такой уже вздор,
при известных обстоятельствах особенно!
Он припоминал, впрочем, и прежде мгновения, когда иногда странные мысли приходили ему
при взгляде, например, на
эти глаза: как бы предчувствовался в них какой-то глубокий и таинственный мрак.
Трудно было поверить, что будто бы Иван Федорович, на старости своих почтенных лет,
при своем превосходном уме и положительном знании жизни и пр., и пр., соблазнился сам Настасьей Филипповной, — но так будто бы, до такой будто бы степени, что
этот каприз почти походил на страсть.
Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной,
при всем желании, так что она встала из-за стола в возбужденном состоянии духа.
Совершенно пробудился я от
этого мрака, помню я, вечером, в Базеле,
при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке.
Как будто необъятная гордость и презрение, почти ненависть, были в
этом лице, и в то же самое время что-то доверчивое, что-то удивительно простодушное;
эти два контраста возбуждали как будто даже какое-то сострадание
при взгляде на
эти черты.
— Но, друг мой, se trompe,
это легко сказать, но разреши-ка сама подобный случай! Все стали в тупик. Я первый сказал бы qu’on se trompe. [Мой муж ошибается (фр.).] Но, к несчастию, я был свидетелем и участвовал сам в комиссии. Все очные ставки показали, что
это тот самый, совершенно тот же самый рядовой Колпаков, который полгода назад был схоронен
при обыкновенном параде и с барабанным боем. Случай действительно редкий, почти невозможный, я соглашаюсь, но…
— Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, — заметила Нина Александровна, — вы не должны ошибаться на
этот счет. Если есть что-нибудь, в чем он не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому, собственно, что давеча Ганя
при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: «Он всё знает, церемониться нечего!» Что же
это значит? То есть я хотела бы знать, в какой мере…
Тут был и еще наблюдатель, который тоже еще не избавился от своего чуть не онемения
при виде Настасьи Филипповны; но он хоть и стоял «столбом», на прежнем месте своем, в дверях гостиной, однако успел заметить бледность и злокачественную перемену лица Гани.
Этот наблюдатель был князь. Чуть не в испуге, он вдруг машинально ступил вперед.
Несколько времени Ганя стоял как молнией пораженный
при выходке сестры; но, увидя, что Настасья Филипповна
этот раз действительно уходит, как исступленный бросился на Варю и в бешенстве схватил ее за руку.
Вы увидите изумительную девушку, да не одну, двух, даже трех, украшение столицы и общества: красота, образованность, направление… женский вопрос, стихи, всё
это совокупилось в счастливую разнообразную смесь, не считая по крайней мере восьмидесяти тысяч рублей приданого, чистых денег, за каждою, что никогда не мешает, ни
при каких женских и социальных вопросах… одним словом, я непременно, непременно должен и обязан ввести вас.
Я выказал необыкновенное любопытство и участие, и помню даже, когда Дарья совсем потерялась, стал убеждать ее, чтоб она повинилась, головой ручаясь за доброту Марьи Ивановны, и
это вслух, и
при всех.
— Но… вспомните, Настасья Филипповна, — запинаясь, пробормотал Тоцкий, — вы дали обещание… вполне добровольное, и могли бы отчасти и пощадить… Я затрудняюсь и… конечно, смущен, но… Одним словом, теперь, в такую минуту, и
при…
при людях, и всё
это так… кончить таким пети-жё дело серьезное, дело чести и сердца… от которого зависит…
— Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь. Во-первых, что такое «
при людях»? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И почему «пети-жё»? Я действительно хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не хорош разве? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Разве
это не серьезно? Вы слышали, я сказала князю: «как скажете, так и будет»; сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он сказал нет, и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
Кулачный господин
при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если
эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.
Он настойчиво просил князя
при первой возможности возвратить
этот подарок обратно Настасье Филипповне.
В одной одежде была полная перемена: всё платье было другое, сшитое в Москве и хорошим портным; но и в платье был недостаток: слишком уж сшито было по моде (как и всегда шьют добросовестные, но не очень талантливые портные) и, сверх того, на человека, нисколько
этим не интересующегося, так что
при внимательном взгляде на князя слишком большой охотник посмеяться, может быть, и нашел бы чему улыбнуться.
Он прилеплялся воспоминаниями и умом к каждому внешнему предмету, и ему
это нравилось: ему всё хотелось что-то забыть, настоящее, насущное, но
при первом взгляде кругом себя он тотчас же опять узнавал свою мрачную мысль, мысль, от которой ему так хотелось отвязаться.
Первое неприятное впечатление Лизаветы Прокофьевны у князя — было застать кругом него целую компанию гостей, не говоря уже о том, что в
этой компании были два-три лица ей решительно ненавистные; второе — удивление
при виде совершенно на взгляд здорового, щеголевато одетого и смеющегося молодого человека, ступившего им навстречу, вместо умирающего на смертном одре, которого она ожидала найти.
— Вы клевещете, Лебедев, — проговорил он, улыбаясь, — вас очень огорчил ваш племянник. Не верьте ему, Лизавета Прокофьевна. Уверяю вас, что Горские и Даниловы только случаи, а
эти только… ошибаются… Только мне бы не хотелось здесь,
при всех. Извините, Лизавета Прокофьевна, они войдут, я их вам покажу, а потом уведу. Пожалуйте, господа!
— Я ведь только удивился, что господину Бурдовскому удалось… но… я хочу сказать, что если вы уже предали
это дело гласности, то почему же вы давеча так обиделись, когда я
при друзьях моих об
этом же деле заговорил?
Если же вы не захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и дело прекращается; вам же в глаза говорим,
при всех ваших свидетелях, что вы человек с умом грубым и с развитием низким; что называться впредь человеком с честью и совестью вы не смеете и не имеете права, что
это право вы слишком дешево хотите купить.
— Да, совершенно ложная дорога! Уверяю вас, господа, — вскричал князь, — вы напечатали статью в том предположении, что я ни за что не соглашусь удовлетворить господина Бурдовского, а стало быть, чтобы меня за
это напугать и чем-нибудь отмстить. Но почему вы знали: я, может быть, и решил удовлетворить Бурдовского? Я вам прямо,
при всех теперь заявляю, что я удовлетворю…
— Я должен заметить, — с лихорадочным нетерпением и каким-то ползучим голосом перебил его Лебедев,
при распространявшемся всё более и более смехе, — что я поправлял одну только первую половину статьи, но так как в средине мы не сошлись и за одну мысль поссорились, то я вторую половину уж и не поправлял-с, так что всё, что там безграмотно (а там безграмотно!), так уж
это мне не приписывать-с…
Изобретатели и гении почти всегда
при начале своего поприща (а очень часто и в конце) считались в обществе не более как дураками, —
это уж самое рутинное замечание, слишком всем известное.
Если, например, в продолжение десятков лет все тащили свои деньги в ломбард и натащили туда миллиарды по четыре процента, то, уж разумеется, когда ломбарда не стало и все остались
при собственной инициативе, то большая часть
этих миллионов должна была непременно погибнуть в акционерной горячке и в руках мошенников, — и
это даже приличием и благонравием требовалось.
Недавно все говорили и писали об
этом ужасном убийстве шести человек
этим… молодым человеком, и о странной речи защитника, где говорится, что
при бедном состоянии преступника ему естественно должно было прийти в голову убить
этих шесть человек.
Я в
эти три дня передумал и решил, что я вас искренно и благородно должен уведомить
при первом случае.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид,
при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё
это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в
эту минуту было бы почти всё равно.
— Вы, однако ж, князь, за руки его давеча схватили. Благородному лицу и
при публике
это трудно перенести.
— И прибавьте:
при моих собственных обстоятельствах мне и самому есть о чем задуматься, так что я сам себе удивляюсь, что весь вечер не могу оторваться от
этой противной физиономии!
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у
этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне
это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом,
при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Мне кажется, живописцы обыкновенно повадились изображать Христа и на кресте, и снятого со креста, всё еще с оттенком необыкновенной красоты в лице;
эту красоту они ищут сохранить ему даже
при самых страшных муках.
Природа мерещится
при взгляде на
эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого зверя, или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, — в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно, великое и бесценное существо — такое существо, которое одно стоило всей природы и всех законов ее, всей земли, которая и создавалась-то, может быть, единственно для одного только появления
этого существа!
— Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, — с яростию ухватился Лебедев, — так как вы сами изволите видеть, что
это не шутка и так как половина ваших гостей по крайней мере того же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и
при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!
«
Это всё хорошо, говорит, но я, главное, шел, затем и встал, чтобы тебя предупредить: я имею основание предполагать, что
при господине Фердыщенке нельзя всего говорить и… надо удерживаться».
Генерал «формально» явился в семейство, то есть к Нине Александровне, всего только три дня назад, но как-то не смиренно и не с покаянием, как
это случалось всегда
при прежних «явках», а напротив — с необыкновенною раздражительностью.
Так и поступим мы
при дальнейшем разъяснении теперешней катастрофы с генералом; ибо, как мы ни бились, а поставлены в решительную необходимость уделить и
этому второстепенному лицу нашего рассказа несколько более внимания и места, чем до сих пор предполагали.
Обратив, наконец, на
это внимание, князь подивился, что в
эти два дня,
при случайных встречах с Лебедевым, он припоминал его не иначе как в самом сияющем расположении духа и всегда почти вместе с генералом.
— То-то и есть, что смотрел-с! Слишком, слишком хорошо помню, что смотрел-с! На карачках ползал, щупал на
этом месте руками, отставив стул, собственным глазам своим не веруя: и вижу, что нет ничего, пустое и гладкое место, вот как моя ладонь-с, а все-таки продолжаю щупать. Подобное малодушие-с всегда повторяется с человеком, когда уж очень хочется отыскать…
при значительных и печальных пропажах-с: и видит, что нет ничего, место пустое, а все-таки раз пятнадцать в него заглянет.
Он разговорился, а
этого с ним еще не повторялось с того самого утра, когда, полгода назад, произошло его первое знакомство с Епанчиными; по возвращении же в Петербург он был заметно и намеренно молчалив и очень недавно,
при всех, проговорился князю Щ., что ему надо сдерживать себя и молчать, потому что он не имеет права унижать мысль, сам излагая ее.
Иван Федорович клялся, что всё
это одна только «выходка» и произошла от Аглаиной «стыдливости»; что если б князь Щ. не заговорил о свадьбе, то не было бы и выходки, потому что Аглая и сама знает, знает достоверно, что всё
это одна клевета недобрых людей и что Настасья Филипповна выходит за Рогожина; что князь тут не состоит ни
при чем, не только в связях; и даже никогда и не состоял, если уж говорить всю правду-истину.
—
Это жаль; а то бы я посмеялась. Разбейте по крайней мере китайскую вазу в гостиной! Она дорого стоит; пожалуйста, разбейте; она дареная, мамаша с ума сойдет и
при всех заплачет, — так она ей дорога. Сделайте какой-нибудь жест, как вы всегда делаете, ударьте и разбейте. Сядьте нарочно подле.
В
этот же раз, в полубреду, ему пришла мысль: что, если завтра,
при всех, с ним случится припадок?