Неточные совпадения
— А генеральша когда принимает? — спросил
князь, усаживаясь опять на
прежнее место.
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.
— И думается, — отвечал
князь, по-прежнему с тихою и даже робкою улыбкой смотря на Аглаю; но тотчас же рассмеялся опять и весело посмотрел на нее.
— Я говорю правду, — отвечал
князь прежним, совершенно невозмутимым тоном, — и поверьте: мне очень жаль, что это производит на вас такое неприятное впечатление.
Тут был и еще наблюдатель, который тоже еще не избавился от своего чуть не онемения при виде Настасьи Филипповны; но он хоть и стоял «столбом», на
прежнем месте своем, в дверях гостиной, однако успел заметить бледность и злокачественную перемену лица Гани. Этот наблюдатель был
князь. Чуть не в испуге, он вдруг машинально ступил вперед.
Коля Иволгин, по отъезде
князя, сначала продолжал свою
прежнюю жизнь, то есть ходил в гимназию, к приятелю своему Ипполиту, смотрел за генералом и помогал Варе по хозяйству, то есть был у ней на побегушках.
Это,
князь, один забракованный офицер, отставной поручик из
прежней рогожинской компании и бокс преподает.
Но теперь у него вдруг мелькнула одна, по его расчету, очень плодотворная мысль, передать дачу
князю, пользуясь тем, что
прежний наемщик выразился неопределительно.
— Оставь, — проговорил Парфен и быстро вырвал из рук
князя ножик, который тот взял со стола, подле книги, и положил его опять на
прежнее место.
Рогожин вдруг бросил картину и пошел
прежнею дорогой вперед. Конечно, рассеянность и особое, странно-раздражительное настроение, так внезапно обнаружившееся в Рогожине, могло бы, пожалуй, объяснить эту порывчатость; но все-таки как-то чудно стало
князю, что так вдруг прервался разговор, который не им же и начат, и что Рогожин даже и не ответил ему.
С тяжелым удивлением заметил
князь, что
прежняя недоверчивость,
прежняя горькая и почти насмешливая улыбка всё еще как бы не оставляла лица его названого брата, по крайней мере мгновениями сильно выказывалась.
Князь немедленно хотел поворотить назад к себе, в гостиницу; даже повернулся и пошел; но чрез минуту остановился, обдумал и воротился опять по
прежней дороге.
— Никакой нет глупости, кроме глубочайшего уважения, — совершенно неожиданно важным и серьезным голосом вдруг произнесла Аглая, успевшая совершенно поправиться и подавить свое
прежнее смущение. Мало того, по некоторым признакам можно было подумать, глядя на нее, что она сама теперь радуется, что шутка заходит всё дальше и дальше, и весь этот переворот произошел в ней именно в то мгновение, когда слишком явно заметно стало возраставшее всё более и более и достигшее чрезвычайной степени смущение
князя.
Она тотчас же встала, все по-прежнему серьезно и важно, с таким видом, как будто заранее к тому готовилась и только ждала приглашения, вышла на средину террасы и стала напротив
князя, продолжавшего сидеть в своих креслах.
Князь Щ. был любезен и мил, по обыкновению, спрашивал
князя о
прежнем, припоминал обстоятельства их первого знакомства, так что о вчерашнем почти ничего не было сказано.
Келлера так и дернуло; он быстро, с
прежним удивлением, взглянул
князю прямо в глаза и крепко стукнул кулаком об стол.
«Стало быть, его принимают здесь по-прежнему», — подумал
князь про себя.
— Я утверждал сейчас, только что пред вашим приходом,
князь, — продолжал Евгений Павлович, — что у нас до сих пор либералы были только из двух слоев,
прежнего помещичьего (упраздненного) и семинарского. А так как оба сословия обратились наконец в совершенные касты, в нечто совершенно от нации особливое, и чем дальше, тем больше, от поколения к поколению, то, стало быть, и всё то, что они делали и делают, было совершенно не национальное…
Несмотря на
прежние заверения и объяснения
князя Щ., Евгений Павлович «выведен был теперь наружу», обличен, открыт и «обнаружен формально в своих связях с этою тварью».
— Так… не читать? — прошептал он ему как-то опасливо, с кривившеюся улыбкой на посиневших губах, — не читать? — пробормотал он, обводя взглядом всю публику, все глаза и лица, и как будто цепляясь опять за всех с
прежнею, точно набрасывающеюся на всех экспансивностью, — вы… боитесь? — повернулся он опять к
князю.
— Нисколько, нимало, многоуважаемый и лучезарнейший
князь, нимало! — восторженно вскричал Лебедев, прикладывая руку к сердцу, — а, напротив, именно и тотчас постиг, что ни положением в свете, ни развитием ума и сердца, ни накоплением богатств, ни
прежним поведением моим, ниже познаниями, — ничем вашей почтенной и высоко предстоящей надеждам моим доверенности не заслуживаю; а что если и могу служить вам, то как раб и наемщик, не иначе… я не сержусь, а грущу-с.
Но хоть дело было и кончено, а
князь остался озабочен чуть ли не более
прежнего. Он с нетерпением ждал завтрашнего свидания с генералом.
Мало-помалу, разгорячившись, она прибавила даже, что
князь вовсе не «дурачок» и никогда таким не был, а насчет значения, — то ведь еще бог знает, в чем будет полагаться, через несколько лет, значение порядочного человека у нас в России: в
прежних ли обязательных успехах по службе или в чем другом?
Князь решил вечером же идти к ним непременно «по-прежнему» и лихорадочно взглянул на часы.
Пристальный и беспокойный ее взгляд нетерпеливо устремился на Аглаю. Обе сели поодаль одна от другой, Аглая на диване в углу комнаты, Настасья Филипповна у окна.
Князь и Рогожин не садились, да их и не пригласили садиться.
Князь с недоумением и как бы с болью опять поглядел на Рогожина, но тот улыбался всё
прежнею своею улыбкой. Молчание продолжалось еще несколько мгновений.
Почти всё общество, — туземцы, дачники, приезжающие на музыку, — все принялись рассказывать одну и ту же историю, на тысячу разных вариаций, о том, как один
князь, произведя скандал в честном и известном доме и отказавшись от девицы из этого дома, уже невесты своей, увлекся известною лореткой, порвал все
прежние связи и, несмотря ни на что, несмотря на угрозы, несмотря на всеобщее негодование публики, намеревается обвенчаться на днях с опозоренною женщиной, здесь же в Павловске, открыто, публично, подняв голову и смотря всем прямо в глаза.
Князь подумал и дал адрес своей
прежней гостиницы, той самой, где с ним недель пять назад был припадок.
Смущало
князя то, что его, по-прежнему, с таким диким любопытством осматривали.
Адреса он не знает; стало быть, очень может подумать, что
князь в
прежнем трактире остановился; по крайней мере попробует здесь поискать… если уж очень понадобится.
Но
князь не знал, что спросить дальше и чем окончить вопрос; к тому же сердце его так стучало, что и говорить трудно было. Рогожин тоже молчал и смотрел на него по-прежнему, то есть как бы в задумчивости.
— Ах да! — зашептал вдруг
князь прежним взволнованным и торопливым шепотом, как бы поймав опять мысль и ужасно боясь опять потерять ее, даже привскочив на постели, — да… я ведь хотел… эти карты! карты… Ты, говорят, с нею в карты играл?