Неточные совпадения
Настасья Филипповна была тоже очень поражена и
поступком Гани, и ответом
князя. Обыкновенно бледное и задумчивое лицо ее, так всё время не гармонировавшее с давешним как бы напускным ее смехом, было очевидно взволновано теперь новым чувством; и, однако, все-таки ей как будто не хотелось его выказывать, и насмешка словно усиливалась остаться в лице ее.
Говоря это, она пристально всматривалась в
князя, силясь хоть сколько-нибудь растолковать себе его
поступок.
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу,
князь будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной
поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей и Белоконская пишет, и что «это глупо, очень глупо; дурака не вылечишь», резко прибавила она, но по лицу ее видно было, как она рада была
поступкам этого «дурака». В заключение всего генерал заметил, что супруга его принимает в
князе участие точно как будто в родном своем сыне, и что Аглаю она что-то ужасно стала ласкать; видя это, Иван Федорович принял на некоторое время весьма деловую осанку.
Или в самом деле было что-то такое в Рогожине, то есть в целом сегодняшнем образе этого человека, во всей совокупности его слов, движений,
поступков, взглядов, что могло оправдывать ужасные предчувствия
князя и возмущающие нашептывания его демона?
С
князем происходило то же, что часто бывает в подобных случаях с слишком застенчивыми людьми: он до того застыдился чужого
поступка, до того ему стало стыдно за своих гостей, что в первое мгновение он и поглядеть на них боялся.
— Позвольте же и мне, милостивый государь, с своей стороны вам заметить, — раздражительно вдруг заговорил Иван Федорович, потерявший последнее терпение, — что жена моя здесь у
князя Льва Николаевича, нашего общего друга и соседа, и что во всяком случае не вам, молодой человек, судить о
поступках Лизаветы Прокофьевны, равно как выражаться вслух и в глаза о том, что написано на моем лице.
Приступая к каждому рассказу, он уверял положительно, что кается и внутренно «полон слез», а между тем рассказывал так, как будто гордился
поступком, и в то же время до того иногда смешно, что он и
князь хохотали наконец как сумасшедшие.
— Или идиотка; впрочем, я думаю, что и сумасшедшая. У нее был ребенок от князя Сергея Петровича (по сумасшествию, а не по любви; это — один из подлейших
поступков князя Сергея Петровича); ребенок теперь здесь, в той комнате, и я давно хотел тебе показать его. Князь Сергей Петрович не смел сюда приходить и смотреть на ребенка; это был мой с ним уговор еще за границей. Я взял его к себе, с позволения твоей мамы. С позволения твоей мамы хотел тогда и жениться на этой… несчастной…
Аделаида Ивановна грустила, поняв, наконец, всю лживость и бесстыдство своих кредиторов: не говоря уже о
поступке князя Мамелюкова, но даже ее друг, сенаторша Оля, когда Аделаида Ивановна приехала к ней навестить ее в болезни и, уже прощаясь, скромно спросила, что когда же она может от нее, милушки, получить хоть сколько-нибудь в уплату, — сенаторша рассердилась и прикрикнула на нее:
План Степана Сидоровича относительно подмены ребенка показался ей не только исполним, но и чрезвычайно удобным в том отношении, что она всегда будет в состоянии возвратить ребенка его матери и раскрыть гнусный
поступок князя и его слуги. Для всего этого ей нужно было посоветоваться с сыном, которому она подробно и опишет все происшедшее здесь и сделает так, как он ей укажет.
Пораженная обрушившимся несчастьем, она, как и он, приписала его легкомысленному
поступку князя, из простого любопытства, из желания угодить ее капризу открывшему роковую беседку.
Поступок князя Репнина был крайне резок, но соответствовал, впрочем, с его поведением вообще. Высокомерие его с поляками и всякого рода насилия, которые он позволял себе в Польше, представляются в настоящее время изумительными и маловероятными. Они выражали полное пренебрежение и даже презрение к нации, при дворе которой Репнин был аккредитован. Они были немыслимы нигде, кроме Польши, и служат фактическим доказательством ее нравственного упадка и материального бессилия.
Неточные совпадения
— А подлость? А низость
поступка? — спросил вдруг
князь.
Отвернулись от него все, между прочим и все влиятельные знатные люди, с которыми он особенно умел во всю жизнь поддерживать связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком и — что хуже всего в глазах «света» — скандальном
поступке, будто бы совершенном им с лишком год назад в Германии, и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из
князей Сокольских, и на которую он не ответил вызовом.
Я тотчас же пошлю к
князю В—му и к Борису Михайловичу Пелищеву, его друзьям с детства; оба — почтенные влиятельные в свете лица, и, я знаю это, они уже два года назад с негодованием отнеслись к некоторым
поступкам его безжалостной и жадной дочери.
— Но каков же этот
князь! — вскричал я в негодовании. — Каков
поступок с больной девушкой!
Впрочем, они уже давно не видались; бесчестный
поступок, в котором обвиняли Версилова, касался именно семейства
князя; но подвернулась Татьяна Павловна, и чрез ее-то посредство я и помещен был к старику, который желал «молодого человека» к себе в кабинет.