Неточные совпадения
Если б они оба знали
один про другого, чем они особенно в эту
минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда.
Взгляд князя был до того ласков в эту
минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего гостя; вся перемена взгляда совершилась в
одно мгновение.
Но среди всех этих неотразимых фактов наступил и еще
один факт: старшей дочери, Александре, вдруг и совсем почти неожиданно (как и всегда это так бывает),
минуло двадцать пять лет.
— Вы очень обрывисты, — заметила Александра, — вы, князь, верно, хотели вывести, что ни
одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять
минут дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то
минуту «счетом»?
Наконец, когда, уже взойдя в бельэтаж, остановились направо против двери
одной богатой квартиры, и генерал взялся за ручку колокольчика, князь решился окончательно убежать; но
одно странное обстоятельство остановило его на
минуту...
В эту
минуту в отворенные двери выглянуло из комнат еще
одно лицо, по-видимому, домашней экономки, может быть, даже гувернантки, дамы лет сорока, одетой в темное платье. Она приблизилась с любопытством и недоверчивостью, услышав имена генерала Иволгина и князя Мышкина.
— Но… вспомните, Настасья Филипповна, — запинаясь, пробормотал Тоцкий, — вы дали обещание… вполне добровольное, и могли бы отчасти и пощадить… Я затрудняюсь и… конечно, смущен, но…
Одним словом, теперь, в такую
минуту, и при… при людях, и всё это так… кончить таким пети-жё дело серьезное, дело чести и сердца… от которого зависит…
Одно только оставалось у него постоянно в виду, в памяти и в сердце, в каждую
минуту, в каждое мгновение.
Один раз, — это было на Святой, — улучив
минуту наедине, Коля подал Аглае письмо, сказав только, что велено передать ей
одной, Аглая грозно оглядела «самонадеянного мальчишку», но Коля не стал ждать и вышел.
Это я теперь повторяю так же, как заявлял и прежде,
один раз, в такую же почти
минуту.
Ему вдруг пришлось сознательно поймать себя на
одном занятии, уже давно продолжавшемся, но которого он всё не замечал до самой этой
минуты: вот уже несколько часов, еще даже в «Весах», кажется, даже и до «Весов», он нет-нет и вдруг начинал как бы искать чего-то кругом себя.
Но только что он заметил в себе это болезненное и до сих пор совершенно бессознательное движение, так давно уже овладевшее им, как вдруг мелькнуло пред ним и другое воспоминание, чрезвычайно заинтересовавшее его: ему вспомнилось, что в ту
минуту, когда он заметил, что всё ищет чего-то кругом себя, он стоял на тротуаре у окна
одной лавки и с большим любопытством разглядывал товар, выставленный в окне.
Но он выбежал из воксала и очнулся только пред лавкой ножовщика в ту
минуту, как стоял и оценивал в шестьдесят копеек
один предмет, с оленьим черенком.
От конвульсий, биения и судорог тело больного спустилось по ступенькам, которых было не более пятнадцати, до самого конца лестницы. Очень скоро, не более как
минут через пять, заметили лежавшего, и собралась толпа. Целая лужица крови около головы вселяла недоумение: сам ли человек расшибся или «был какой грех»? Скоро, однако же, некоторые различили падучую;
один из номерных признал в князе давешнего постояльца. Смятение разрешилось наконец весьма счастливо по
одному счастливому обстоятельству.
Припоминая потом всю эту
минуту, князь долго в чрезвычайном смущении мучился
одним неразрешимым для него вопросом: как можно было соединить такое истинное, прекрасное чувство с такою явною и злобною насмешкой?
Одна Аглая любопытно, но совершенно спокойно поглядела с
минуту на Евгения Павловича, как бы желая только сравнить, военное или штатское платье ему более к лицу, но чрез
минуту отворотилась и уже не глядела на него более.
Но если Ганя и в самом деле ждал целого рода нетерпеливых вопросов, невольных сообщений, дружеских излияний, то он, конечно, очень ошибся. Во все двадцать
минут его посещения князь был даже очень задумчив, почти рассеян. Ожидаемых вопросов, или, лучше сказать,
одного главного вопроса, которого ждал Ганя, быть не могло. Тогда и Ганя решился говорить с большою выдержкой. Он, не умолкая, рассказывал все двадцать
минут, смеялся, вел самую легкую, милую и быструю болтовню, но до главного не коснулся.
— Во-вторых: ни слова о злобных мальчишках! Я просижу и проговорю с тобой десять
минут; я пришла к тебе справку сделать (а ты думал и бог знает что?), и если ты хоть
одним словом заикнешься про дерзких мальчишек, я встаю и ухожу, и уже совсем с тобой разрываю.
Предупреждение во всяком случае напрасное: князь наверно не выговорил бы ни
одного слова во всю дорогу и без приказания. Сердце его застучало ужасно, когда он выслушал о скамейке. Чрез
минуту он одумался и со стыдом прогнал свою нелепую мысль.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме
одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в эту
минуту было бы почти всё равно.
Что хотел сказать Рогожин, конечно, никто не понял, но слова его произвели довольно странное впечатление на всех: всякого тронула краешком какая-то
одна, общая мысль. На Ипполита же слова эти произвели впечатление ужасное: он так задрожал, что князь протянул было руку, чтобы поддержать его, и он наверно бы вскрикнул, если бы видимо не оборвался вдруг его голос. Целую
минуту он не мог выговорить слова и, тяжело дыша, все смотрел на Рогожина. Наконец, задыхаясь и с чрезвычайным усилием, выговорил...
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он,
одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую
минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое впечатление какой-то странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Что мне во всей этой красоте, когда я каждую
минуту, каждую секунду должен и принужден теперь знать, что вот даже эта крошечная мушка, которая жужжит теперь около меня в солнечном луче, и та даже во всем этом пире и хоре участница, место знает свое, любит его и счастлива, а я
один выкидыш, и только по малодушию моему до сих пор не хотел понять это!
Он быстро схватил со стола бокал, рванулся с места и в
одно мгновение подошел к сходу с террасы. Князь побежал было за ним, но случилось так, что, как нарочно, в это самое мгновение Евгений Павлович протянул ему руку прощаясь. Прошла
одна секунда, и вдруг всеобщий крик раздался на террасе. Затем наступила
минута чрезвычайного смятения.
Над ним на дереве пела птичка, и он стал глазами искать ее между листьями; вдруг птичка вспорхнула с дерева, и в ту же
минуту ему почему-то припомнилась та «мушка», в «горячем солнечном луче», про которую Ипполит написал, что и «она знает свое место и в общем хоре участница, а он
один только выкидыш».
Одно только иногда замечала в себе, что и она, пожалуй, злится, что и в ней очень много самолюбия и чуть ли даже не раздавленного тщеславия; особенно замечала она это в иные
минуты, почти каждый раз, как уходила от Епанчиных.
Генерал говорил
минут десять, горячо, быстро, как бы не успевая выговаривать свои теснившиеся толпой мысли; даже слезы заблистали под конец в его глазах, но все-таки это были
одни фразы без начала и конца, неожиданные слова и неожиданные мысли, быстро и неожиданно прорывавшиеся и перескакивавшие
одна чрез другую.
— И знаете, что я вам скажу, Лукьян Тимофеич? Вы только на меня не сердитесь, а я удивляюсь вашей наивности, да и не
одной вашей! Вы с такою наивностью чего-то от меня ожидаете, вот именно теперь в эту
минуту, что мне даже совестно и стыдно пред вами, что у меня нет ничего, чтоб удовлетворить вас; но клянусь же вам, что решительно нет ничего, можете себе это представить!
Даже в самую эту
минуту он, может быть, мог бы и желал искренно сообщить князю
одно в высшей степени интересное для князя известие, но мрачно замолк и не сообщил.
Мы разошлись: он — на знойный остров, где хотя раз, в
минуту ужасной скорби, вспомнил, может быть, о слезах бедного мальчика, обнимавшего и простившего его в Москве; я же был отправлен в кадетский корпус, где нашел
одну муштровку, грубость товарищей и…
Выходило, стало быть, что
одной ей он нашел возможным и нужным сообщить в эту
минуту, что отправляется в город.
Он стоял с
минуту, и — странно — вдруг ему показалось, что край
одной сторы приподнялся и мелькнуло лицо Рогожина, мелькнуло и исчезло в то же мгновение. Он подождал еще и уже решил было идти и звонить опять, но раздумал и отложил на час: «А кто знает, может, оно только померещилось…»