Неточные совпадения
— Да, тех, тех самых, — быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не
обращался ни разу
к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только одному
князю.
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и вы, —
обратился он
к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег
к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли,
князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте
князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? —
обратился генерал
к Гане, который тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
— Как вам показалось,
князь, —
обратился вдруг
к нему Ганя, — что это, серьезный какой-нибудь человек или только так, безобразник? Собственно ваше мнение?
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша,
обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом
князя, — я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте,
князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
У нас такая общая комната есть, —
обратилась она
к князю, уводя его, — попросту, моя маленькая гостиная, где мы, когда одни сидим, собираемся, и каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая дочь, на фортепиано играет, или читает, или шьет...
— Давеча, действительно, —
обратился к ней
князь, несколько опять одушевляясь (он, казалось, очень скоро и доверчиво одушевлялся), — действительно у меня мысль была, когда вы у меня сюжет для картины спрашивали, дать вам сюжет: нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильотины, когда еще он на эшафоте стоит, пред тем как ложиться на эту доску.
— Не верьте ей,
князь, —
обратилась к нему генеральша, — она это нарочно с какой-то злости делает; она вовсе не так глупо воспитана; не подумайте чего-нибудь, что они вас так тормошат. Они, верно, что-нибудь затеяли, но они уже вас любят. Я их лица знаю.
— Да, хороша, — проговорила она наконец, — очень даже. Я два раза ее видела, только издали. Так вы такую-то красоту цените? —
обратилась она вдруг
к князю.
— Да каким же образом, — вдруг
обратился он
к князю, — каким же образом вы (идиот! — прибавил он про себя), вы вдруг в такой доверенности, два часа после первого знакомства? Как так?
—
Князь, —
обратилась к нему вдруг Нина Александровна, — я хотела вас спросить (для того, собственно, и попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
— Верите ли вы, — вдруг
обратилась капитанша
к князю, — верите ли вы, что этот бесстыдный человек не пощадил моих сиротских детей! Всё ограбил, всё перетаскал, всё продал и заложил, ничего не оставил. Что я с твоими заемными письмами делать буду, хитрый и бессовестный ты человек? Отвечай, хитрец, отвечай мне, ненасытное сердце: чем, чем я накормлю моих сиротских детей? Вот появляется пьяный и на ногах не стоит… Чем прогневала я господа бога, гнусный и безобразный хитрец, отвечай?
— Я очень рад, что вас здесь встретил, Коля, —
обратился к нему
князь, — не можете ли вы мне помочь? — Мне непременно нужно быть у Настасьи Филипповны. Я просил давеча Ардалиона Александровича, но он вот заснул. Проводите меня, потому я не знаю ни улиц, ни дороги. Адрес, впрочем, имею: у Большого театра, дом Мытовцовой.
—
Князь, — резко и неподвижно
обратилась к нему вдруг Настасья Филипповна, — вот здесь старые мои друзья, генерал да Афанасий Иванович, меня всё замуж выдать хотят. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж иль нет? Как скажете, так и сделаю.
— Так тому и быть! Гаврила Ардалионович! — властно и как бы торжественно
обратилась она
к нему, — вы слышали, как решил
князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело кончено раз навсегда!
— Вот еще нашелся! — сказала она вдруг,
обращаясь опять
к Дарье Алексеевне, — а ведь впрямь от доброго сердца, я его знаю. Благодетеля нашла! А впрочем, правду, может, про него говорят, что… того. Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую берешь за себя-то, за князя-то?..
Птицын объяснил,
обращаясь преимущественно
к Ивану Федоровичу, что у
князя пять месяцев тому назад умерла тетка, которой он никогда не знал лично, родная и старшая сестра матери
князя, дочь московского купца третьей гильдии, Папушина, умершего в бедности и в банкротстве.
— Слышишь,
князь, —
обратилась к нему Настасья Филипповна, — вот как твою невесту мужик торгует.
Князь обратился было
к голосу с дивана, но заговорила девушка и с самым откровенным видом на своем миловидном лице сказала...
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь
к спавшему на руках дочери ребенку, несколько раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, —
обратился он
к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
— Ну, этот, положим, соврал. Один вас любит, а другой у вас заискивает; а я вам вовсе льстить не намерен, было бы вам это известно. Но не без смысла же вы: вот рассудите-ка меня с ним. Ну, хочешь, вот
князь нас рассудит? —
обратился он
к дяде. — Я даже рад,
князь, что вы подвернулись.
Лебедев старался не пускать его
к князю и держать при себе;
обращался он с ним по-приятельски; по-видимому, они уже давно были знакомы.
— Ну, дурак какой-нибудь и он, и его подвиги! — решила генеральша. — Да и ты, матушка, завралась, целая лекция; даже не годится, по-моему, с твоей стороны. Во всяком случае непозволительно. Какие стихи? Прочти, верно, знаешь! Я непременно хочу знать эти стихи. Всю жизнь терпеть не могла стихов, точно предчувствовала. Ради бога,
князь, потерпи, нам с тобой, видно, вместе терпеть приходится, —
обратилась она
к князю Льву Николаевичу. Она была очень раздосадована.
Аглая даже и не оглянулась на него и продолжала чтение стихов, с аффектацией продолжая смотреть на одного только
князя и
обращаясь только
к нему одному.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо
обратилась Вера
к отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, —
обратилась она
к князю, который взял уже свою шляпу, — там
к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша
к вам не допускает.
— Я тоже хочу, чтобы кончилась наконец эта гнусная претензия, — вскричала генеральша, — хорошенько их,
князь, не щади! Мне уши этим делом прожужжали, и я много крови из-за тебя испортила. Да и поглядеть любопытно. Позови их, а мы сядем. Аглая хорошо придумала. Вы об этом что-нибудь слышали,
князь? —
обратилась она
к князю Щ.
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал
князь, — сам я до сего дня был болен, а дело ваше (
обратился он
к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю пойти со мной в другую комнату, если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
— Так прочти же лучше ты, читай сейчас, вслух! вслух! —
обратилась Лизавета Прокофьевна
к Коле, с нетерпением выхватив из рук
князя газету, до которой тот едва еще успел дотронуться, — всем вслух, чтобы каждому было слышно.
Вы его уж очень лестно описали, господин Келлер, в вашей статье, —
обратился князь, вдруг засмеявшись,
к боксеру, — но он мне совсем не понравился.
— Позвольте, позвольте, господа, вы опять меня не поняли! — в волнении
обратился к ним
князь.
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня…
Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у кого не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила,
князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, —
обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева
к мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
— Еще две минуты, милый Иван Федорович, если позволишь, — с достоинством обернулась
к своему супругу Лизавета Прокофьевна, — мне кажется, он весь в лихорадке и просто бредит; я в этом убеждена по его глазам; его так оставить нельзя. Лев Николаевич! мог бы он у тебя ночевать, чтоб его в Петербург не тащить сегодня? Cher prince, [Дорогой
князь (фр.).] вы скучаете? — с чего-то
обратилась она вдруг
к князю Щ. — Поди сюда, Александра, поправь себе волосы, друг мой.
— Сейчас двенадцать часов, мы едем. Едет он с нами или остается у вас? — раздражительно и сердито
обратился Докторенко
к князю.
— Я утверждал сейчас, только что пред вашим приходом,
князь, — продолжал Евгений Павлович, — что у нас до сих пор либералы были только из двух слоев, прежнего помещичьего (упраздненного) и семинарского. А так как оба сословия
обратились наконец в совершенные касты, в нечто совершенно от нации особливое, и чем дальше, тем больше, от поколения
к поколению, то, стало быть, и всё то, что они делали и делают, было совершенно не национальное…
В
князе была одна особенная черта, состоявшая в необыкновенной наивности внимания, с каким он всегда слушал что-нибудь его интересовавшее, и ответов, какие давал, когда при этом
к нему
обращались с вопросами.
Приятель Евгения Павловича сделал один вопрос, но
князь, кажется, на него не ответил или до того странно промямлил что-то про себя, что офицер посмотрел на него очень пристально, взглянул потом на Евгения Павловича, тотчас понял, для чего тот выдумал это знакомство, чуть-чуть усмехнулся и
обратился опять
к Аглае.
Князь выслушал, казалось, в удивлении, что
к нему
обратились, сообразил, хотя, может быть, и не совсем понял, не ответил, но, видя, что она и все смеются, вдруг раздвинул рот и начал смеяться и сам. Смех кругом усилился; офицер, должно быть, человек смешливый, просто прыснул со смеху. Аглая вдруг гневно прошептала про себя...
— Я удивительно люблю все эти споры и раздражения,
князь, ученые, разумеется, — пробормотал между тем Келлер в решительном упоении и нетерпении ворочаясь на стуле, — ученые и политические, —
обратился он вдруг и неожиданно
к Евгению Павловичу, сидевшему почти рядом с ним.
— Если я тогда, —
обратилась она
к князю, серьезно и даже грустно смотря на него, — если я тогда и прочла вам про «бедного рыцаря», то этим хоть и хотела… похвалить вас заодно, но тут же хотела и заклеймить вас за поведение ваше и показать вам, что я всё знаю…
— Николай Ардалионович! — чуть не умиленным голосом
обратился Лебедев
к Коле, — имея сообщить
князю о деле, касающемся собственно…
— Знаю,
князь, знаю, то есть знаю, что, пожалуй, и не выполню; ибо тут надо сердце такое, как ваше, иметь. Да
к тому же и сам раздражителен и повадлив, слишком уж он свысока стал со мной иногда теперь
обращаться; то хнычет и обнимается, а то вдруг начнет унижать и презрительно издеваться; ну, тут я возьму, да нарочно полу-то и выставлю, хе-хе! До свиданья,
князь, ибо очевидно задерживаю и мешаю, так сказать, интереснейшим чувствам…
— Всё это не так, милый друг, — проговорил Иван Федорович, сильно волнуясь, — это… это почти невозможно, если это так, Глаша… Извините,
князь, извините, дорогой мой!.. Лизавета Прокофьевна! —
обратился он
к супруге за помощью, — надо бы… вникнуть…
— Ну, да ведь от иезуита же, все-таки выходит, что от иезуита! — подхватил старичок, рассмеявшись при приятном воспоминании. — Вы, кажется, очень религиозны, что так редко встретишь теперь в молодом человеке, — ласково
обратился он
к князю Льву Николаевичу, слушавшему раскрыв рот и всё еще пораженному; старичку видимо хотелось разузнать
князя ближе; по некоторым причинам он стал очень интересовать его.
— Нет, знаете, лучше уж мне говорить! — с новым лихорадочным порывом продолжал
князь, как-то особенно доверчиво и даже конфиденциально
обращаясь к старичку.
И она, и Аглая остановились как бы в ожидании, и обе, как помешанные, смотрели на
князя. Но он, может быть, и не понимал всей силы этого вызова, даже наверно можно сказать. Он только видел пред собой отчаянное, безумное лицо, от которого, как проговорился он раз Аглае, у него «пронзено навсегда сердце». Он не мог более вынести и с мольбой и упреком
обратился к Аглае, указывая на Настасью Филипповну...
Князь подошел
к спорившим, осведомился в чем дело, и, вежливо отстранив Лебедева и Келлера, деликатно
обратился к одному уже седому и плотному господину, стоявшему на ступеньках крыльца во главе нескольких других желающих, и пригласил его сделать честь удостоить его своим посещением.