— Я
не знаю ваших мыслей, Лизавета Прокофьевна. Вижу только, что письмо это вам очень не нравится. Согласитесь, что я мог бы отказаться отвечать на такой вопрос; но чтобы показать вам, что я не боюсь за письмо и не сожалею, что написал, и отнюдь не краснею за него (князь покраснел еще чуть не вдвое более), я вам прочту это письмо, потому что, кажется, помню его наизусть.
Неточные совпадения
— Далась же вам Настасья Филипповна… — пробормотал он, но,
не докончив, задумался. Он был в видимой тревоге. Князь напомнил о портрете. — Послушайте, князь, — сказал вдруг Ганя, как будто внезапная
мысль осенила его, — у меня до вас есть огромная просьба… Но я, право,
не знаю…
Представлялся и еще один неразрешенный вопрос, и до того капитальный, что князь даже думать о нем боялся, даже допустить его
не мог и
не смел, формулировать как,
не знал, краснел и трепетал при одной
мысли о нем.
Иногда ему хотелось уйти куда-нибудь, совсем исчезнуть отсюда, и даже ему бы нравилось мрачное, пустынное место, только чтобы быть одному с своими
мыслями и чтобы никто
не знал, где он находится.
—
Знаете, я ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, то есть
не в том смысле, про что они там рассуждают (я,
знаете,
не политик), а в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий
мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа — вот что для нашего брата заманчиво!
Потому что вы, светский пересмешник и кавалерист (хотя и
не без способностей!), и сами
не знаете, до какой степени ваша
мысль есть глубокая
мысль, есть верная
мысль!
Даже напротив: я хоть утром ему и
не высказал ясно моей
мысли, но я
знаю, что он ее понял; а эта
мысль была такого свойства, что по поводу ее, конечно, можно было прийти поговорить еще раз, хотя бы даже и очень поздно.
— Аглая Ивановна! как вам
не совестно? Как могла такая грязная
мысль зародиться в вашем чистом, невинном сердце? Бьюсь об заклад, что вы сами ни одному вашему слову
не верите и… сами
не знаете, что говорите!
— Что в доме у них
не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне
мысль подал: Аглая, может быть, и
знает. Одна она и
знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон отцу. И с какой стати именно ему? Если
знает, так ей князь передал!
Так утверждали сестры; конечно, и Лизавета Прокофьевна раньше всех всё предвидела и
узнала, и давно уже у ней «болело сердце», но — давно ли, нет ли, — теперь
мысль о князе вдруг стала ей слишком
не по нутру, собственно потому, что сбивала ее с толку.
— Но мне жаль, что вы отказываетесь от этой тетрадки, Ипполит, она искренна, и
знаете, что даже самые смешные стороны ее, а их много (Ипполит сильно поморщился), искуплены страданием, потому что признаваться в них было тоже страдание и… может быть, большое мужество.
Мысль, вас подвигшая, имела непременно благородное основание, что бы там ни казалось. Чем далее, тем яснее я это вижу, клянусь вам. Я вас
не сужу, я говорю, чтобы высказаться, и мне жаль, что я тогда молчал…
Он проснулся в девятом часу, с головною болью, с беспорядком в
мыслях, с странными впечатлениями. Ему ужасно почему-то захотелось видеть Рогожина; видеть и много говорить с ним, — о чем именно, он и сам
не знал; потом он уже совсем решился было пойти зачем-то к Ипполиту. Что-то смутное было в его сердце, до того, что приключения, случившиеся с ним в это утро, произвели на него хотя и чрезвычайно сильное, но все-таки какое-то неполное впечатление. Одно из этих приключений состояло в визите Лебедева.
Но наконец Ипполит кончил следующею
мыслью: «Я ведь боюсь лишь за Аглаю Ивановну: Рогожин
знает, как вы ее любите; любовь за любовь; вы у него отняли Настасью Филипповну, он убьет Аглаю Ивановну; хоть она теперь и
не ваша, а все-таки ведь вам тяжело будет,
не правда ли?» Он достиг цели; князь ушел от него сам
не свой.
Она берет, не глядя на клавиши, какие-то аккорды, слегка повернув ко мне опущенную голову, и говорит об одном человеке, которого она любит, несмотря на его недостатки; говорит, что она скорее умрет, чем обнаружит перед ним свое чувство, что этот человек с ней исключительно любезен и внимателен, но что она
не знает его мыслей и намерений, — может быть, он только играет сердцем бедной девушки, и так далее в том же роде.
Он смотрел на ее шею и на спину, оголенную около шеи, и, казалось ему, понимал, отчего это француженки пользуются репутацией легкомысленных и легко падающих созданий; он тонул в этом облаке ароматов, красоты, наготы, а она,
не зная его мыслей и, вероятно, нисколько не интересуясь ими, быстро перелистывала страницы и переводила на всех парах:
Неточные совпадения
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к нему
не поедет, и что он
не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил
мысли, и, слава богу, все пошло хорошо.
В минуты унынья, о Родина-мать! // Я
мыслью вперед улетаю, // Еще суждено тебе много страдать, // Но ты
не погибнешь, я
знаю.
Стародум(читает). «…Я теперь только
узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд
узнать образ
мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее
не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь
мыслит, где
знает он, в чем его истинная слава, там человечеству
не могут
не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Я
знаю, что это неправда, но
не могу отогнать этих
мыслей.