Неточные совпадения
Да и летами генерал Епанчин был еще,
как говорится, в самом соку, то есть пятидесяти шести лет и никак
не более, что во всяком случае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему, начинается истинная жизнь.
— Благодарю вас, генерал, вы поступили со мной
как чрезвычайно добрый человек, тем
более что я даже и
не просил; я
не из гордости это говорю; я и действительно
не знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
— Сегодня вечером! —
как бы в отчаянии повторила вполголоса Нина Александровна. — Что же? Тут сомнений уж
более нет никаких, и надежд тоже
не остается: портретом всё возвестила… Да он тебе сам, что ли, показал? — прибавила она в удивлении.
Так что, повторяю, мне даже странно, тем
более что если я и виновен, то ведь
не совершенно же: зачем же ей
как раз в это время вздумалось помирать?
— Что всего
более облегчает мне мою задачу, — начал Афанасий Иванович, — это непременная обязанность рассказать никак
не иначе,
как самый дурной поступок всей моей жизни.
—
Как бы всё ищет чего-то,
как бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом
как об апельсинной корке помышляет,
не более, то есть и
более, со страхом и ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве только что по необходимости… и он это слишком чувствует! А
не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
— Сироты, сироты! — таял он, подходя. — И этот ребенок на руках ее — сирота, сестра ее, дочь Любовь, и рождена в наизаконнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей тому назад шесть недель, в родах, по соизволению господню… да-с… вместо матери, хотя только сестра и
не более,
как сестра…
не более,
не более…
Завидев их, он привстал, любезно кивнул издали головой генералу, подал знак, чтобы
не прерывали чтения, а сам успел отретироваться за кресла, где, облокотясь левою рукой на спинку, продолжал слушать балладу уже, так сказать, в
более удобном и
не в таком «смешном» положении,
как сидя в креслах.
Одна Аглая любопытно, но совершенно спокойно поглядела с минуту на Евгения Павловича,
как бы желая только сравнить, военное или штатское платье ему
более к лицу, но чрез минуту отворотилась и уже
не глядела на него
более.
— Я должен заметить, — с лихорадочным нетерпением и каким-то ползучим голосом перебил его Лебедев, при распространявшемся всё
более и
более смехе, — что я поправлял одну только первую половину статьи, но так
как в средине мы
не сошлись и за одну мысль поссорились, то я вторую половину уж и
не поправлял-с, так что всё, что там безграмотно (а там безграмотно!), так уж это мне
не приписывать-с…
Она
не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую кругом парк),
как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя белыми конями, промчалась мимо дачи князя. В коляске сидели две великолепные барыни. Но, проехав
не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Всего
более мучило ее подозрение, что и дочери ее становятся такие же точно «чудачки»,
как и она, и что таких девиц,
как они, в свете
не бывает, да и быть
не должно.
Тема завязавшегося разговора, казалось, была
не многим по сердцу; разговор,
как можно было догадаться, начался из-за нетерпеливого спора и, конечно, всем бы хотелось переменить сюжет, но Евгений Павлович, казалось, тем больше упорствовал и
не смотрел на впечатление; приход князя
как будто возбудил его еще
более. Лизавета Прокофьевна хмурилась, хотя и
не всё понимала. Аглая, сидевшая в стороне, почти в углу,
не уходила, слушала и упорно молчала.
— Я только хотел сказать, что искажение идей и понятий (
как выразился Евгений Павлыч) встречается очень часто, есть гораздо
более общий, чем частный случай, к несчастию. И до того, что если б это искажение
не было таким общим случаем, то, может быть,
не было бы и таких невозможных преступлений,
как эти…
Слово неопределенное и недоговоренное; она мигом удержалась и
не прибавила ничего
более, но этого было уже довольно. Настасья Филипповна, проходившая
как бы
не примечая никого в особенности, вдруг обернулась в их сторону и
как будто только теперь приметила Евгения Павловича.
— Читать! — прошептал Ипполит,
как будто раздавленный решением судьбы; он
не побледнел бы
более, если б ему прочли смертный приговор.
Бешенство охватило меня до того, что я решительно хотел на него броситься, но так
как я поклялся, что
не начну первый говорить, то и остался на кровати, тем
более что я всё еще был
не уверен, сам ли это Рогожин или нет?
Итак,
не вдаваясь в
более серьезные объяснения, мы скажем только, что в действительности типичность лиц
как бы разбавляется водой, и все эти Жорж Дандены и Подколесины существуют действительно, снуют и бегают пред нами ежедневно, но
как бы несколько в разжиженном состоянии.
Под конец, правда, он уже
не плакал, слез
не было, но только стонал иногда; но лицо его всё
более и
более подергивалось
как бы мраком.
Может быть,
как прозорливая женщина, она предугадала то, что должно было случиться в близком будущем; может быть, огорчившись из-за разлетевшейся дымом мечты (в которую и сама, по правде,
не верила), она,
как человек,
не могла отказать себе в удовольствии преувеличением беды подлить еще
более яду в сердце брата, впрочем, искренно и сострадательно ею любимого.
Отец, мать и сестры, все поспели в гостиную, чтобы всё это видеть и выслушать, и всех поразила «нелепость, которая
не может иметь ни малейших последствий», а еще
более серьезное настроение Аглаи, с
каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но князь, кажется,
не понял этих слов и был на высшей степени счастья.
А князь все-таки ничем
не смущался и продолжал блаженствовать. О, конечно, и он замечал иногда что-то
как бы мрачное и нетерпеливое во взглядах Аглаи; но он
более верил чему-то другому, и мрак исчезал сам собой. Раз уверовав, он уже
не мог поколебаться ничем. Может быть, он уже слишком был спокоен; так по крайней мере казалось и Ипполиту, однажды случайно встретившемуся с ним в парке.
И она, и Аглая остановились
как бы в ожидании, и обе,
как помешанные, смотрели на князя. Но он, может быть, и
не понимал всей силы этого вызова, даже наверно можно сказать. Он только видел пред собой отчаянное, безумное лицо, от которого,
как проговорился он раз Аглае, у него «пронзено навсегда сердце». Он
не мог
более вынести и с мольбой и упреком обратился к Аглае, указывая на Настасью Филипповну...
Как бы то ни было, а интерес события возрастал ежедневно, тем
более что
не оставалось ни малейшего сомнения в том, что скандальная свадьба действительно совершится.
Из всей толпы выискалось человек семь-восемь посетителей, которые и вошли, стараясь сделать это
как можно развязнее; но
более охотников
не оказалось, и вскоре, в толпе же, стали осуждать выскочек.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте,
как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею
более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли
какого приказанья?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и,
как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем
более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
В то время
как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться,
как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник,
как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так
как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки
не стало.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами,
как по комнате распространился смрад. Но что всего
более ужасало его — так это горькая уверенность, что
не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.