Неточные совпадения
— Разумеется, maman, если с ним
можно без церемонии; к тому же он с дороги есть хочет, почему не накормить, если он не знает куда деваться? —
сказала старшая Александра.
— Насчет жизни в тюрьме
можно еще и не согласиться, —
сказал князь, — я слышал один рассказ человека, который просидел в тюрьме лет двенадцать; это был один из больных у моего профессора и лечился.
— Такая красота — сила, — горячо
сказала Аделаида, — с этакою красотой
можно мир перевернуть!
— Нет? Нет!! — вскричал Рогожин, приходя чуть не в исступление от радости, — так нет же?! А мне
сказали они… Ах! Ну!.. Настасья Филипповна! Они говорят, что вы помолвились с Ганькой! С ним-то? Да разве это
можно? (Я им всем говорю!) Да я его всего за сто рублей куплю, дам ему тысячу, ну три, чтоб отступился, так он накануне свадьбы бежит, а невесту всю мне оставит. Ведь так, Ганька, подлец! Ведь уж взял бы три тысячи! Вот они, вот! С тем и ехал, чтобы с тебя подписку такую взять;
сказал: куплю, — и куплю!
Если бы даже и
можно было каким-нибудь образом, уловив случай,
сказать Настасье Филипповне: «Не выходите за этого человека и не губите себя, он вас не любит, а любит ваши деньги, он мне сам это говорил, и мне говорила Аглая Епанчина, а я пришел вам пересказать», — то вряд ли это вышло бы правильно во всех отношениях.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что
можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и
сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
— А сдержал-таки слово, каков! Садитесь, пожалуйста, вот тут, вот на этот стул; я вам потом
скажу что-нибудь. Кто с вами? Вся давешняя компания? Ну, пусть войдут и сядут; вон там на диване
можно, вот еще диван. Вот там два кресла… что же они, не хотят, что ли?
Если в ту секунду, то есть в самый последний сознательный момент пред припадком, ему случалось успевать ясно и сознательно
сказать тебе: «Да, за этот момент
можно отдать всю жизнь!», — то, конечно, этот момент сам по себе и стоил всей жизни.
Можно было положительно
сказать, что по крайней мере одна треть оброку всего прежнего крепостного состояния получалась содержателем парижского Шато-де-Флёра (то-то счастливый-то человек!).
Что же касается собственно господина Бурдовского, то
можно даже
сказать, что он, благодаря некоторым убеждениям своим, до того был настроен Чебаровым и окружающею его компанией, что начал дело почти совсем и не из интересу, а почти как служение истине, прогрессу и человечеству.
Но во всяком случае мне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только
можно так выразиться грамматически, что вы, молодой человек, и того даже не умели понять, что Лизавета Прокофьевна теперь осталась с вами, потому что вы больны, — если вы только в самом деле умираете, — так
сказать, из сострадания, из-за ваших жалких слов, сударь, и что никакая грязь ни в каком случае не может пристать к ее имени, качествам и значению…
И деревья тоже, — одна кирпичная стена будет, красная, Мейерова дома… напротив в окно у меня… ну, и
скажи им про всё это… попробуй-ка,
скажи; вот красавица… ведь ты мертвый, отрекомендуйся мертвецом,
скажи, что «мертвому
можно всё говорить»… и что княгиня Марья Алексевна не забранит, ха-ха!..
— Мое мнение, друг мой, — высказался генерал, — что тут нужна теперь, так
сказать, скорее сиделка, чем наше волнение, и, пожалуй, благонадежный, трезвый человек на ночь. Во всяком случае, спросить князя и… немедленно дать покой. А завтра
можно и опять принять участие.
— Неужели еще
можно прибавить? — с робким удивлением выговорил князь. — Так чего же вы от меня ожидали, Келлер,
скажите, пожалуйста, и зачем пришли с вашею исповедью?
— Кажется, вы обронили, —
сказал я, как
можно спокойнее и суше. (Так, впрочем, и следовало.)
— Единственно в сей уверенности я к вам и явился! Чрез Нину Александровну
можно бы подействовать; наблюдая и, так
сказать, следя за его превосходительством постоянно, в недрах собственного его семейства. Я, к несчастию, не знаком-с… к тому же тут и Николай Ардалионович, обожающий вас, так
сказать, всеми недрами своей юной души, пожалуй, мог бы помочь…
Я слышала, что ваша сестра Аделаида
сказала тогда про мой портрет, что с такою красотой
можно мир перевернуть.
— А там уж известно-с, чуть не прибила-с; то есть чуть-чуть-с, так что даже,
можно считать, почти что и прибила-с. А письмо мне шваркнула. Правда, хотела было у себя удержать, — видел, заметил, — но раздумала и шваркнула: «Коли тебе, такому, доверили передать, так и передай…» Обиделась даже. Уж коли предо мной не постыдилась
сказать, то, значит, обиделась. Характером вспыльчивы!
— О, я ведь не потому
сказал, чтобы я… сомневался… и, наконец, в этом разве
можно сомневаться (хе-хе!)… хоть сколько-нибудь? То есть даже хоть сколько-нибудь?? (Хe-хe!) Но я к тому, что покойный Николай Андреич Павлищев был такой превосходный человек! Великодушнейший человек, право, уверяю вас!
Всё в нем было порывисто, смутно и лихорадочно; очень может быть, что слова, которые он выговаривал, были часто не те, которые он хотел
сказать. Взглядом он как бы спрашивал:
можно ли ему говорить? Взгляд его упал на Белоконскую.
— Не знаю, мне ночью снилось сегодня, что меня задушил мокрою тряпкой… один человек… ну, я вам
скажу кто: представьте себе — Рогожин! Как вы думаете,
можно задушить мокрою тряпкой человека?