Неточные совпадения
— Ну, коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, бог
любит!
— И таких господь бог
любит, — подхватил чиновник.
А между тем известно тоже было, что Иван Федорович Епанчин — человек без образования и происходит из солдатских детей; последнее, без сомнения, только к чести его могло относиться, но генерал, хоть и умный был человек, был тоже не без маленьких, весьма простительных слабостей и не
любил иных намеков.
Хоть и действительно он имел и практику, и опыт в житейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он
любил выставлять себя более исполнителем чужой идеи, чем с своим царем в голове, человеком «без лести преданным» и — куда не идет век? — даже русским и сердечным.
Но генерал никогда не роптал впоследствии на свой ранний брак, никогда не третировал его как увлечение нерасчетливой юности и супругу свою до того уважал и до того иногда боялся ее, что даже
любил.
Известно было, что они замечательно
любили друг друга, и одна другую поддерживали.
В обществе они не только не
любили выставляться, но даже были слишком скромны.
— Куды! В одно мгновение. Человека кладут, и падает этакий широкий нож, по машине, гильотиной называется, тяжело, сильно… Голова отскочит так, что и глазом не успеешь мигнуть. Приготовления тяжелы. Вот когда объявляют приговор, снаряжают, вяжут, на эшафот взводят, вот тут ужасно! Народ сбегается, даже женщины, хоть там и не
любят, чтобы женщины глядели.
А не мешать вам я научусь и скоро пойму, потому что сам очень не
люблю мешать…
— Рогожин? Ну нет; я бы вам посоветовал отечески, или, если больше
любите, дружески, и забыть о господине Рогожине. Да и вообще, советовал бы вам придерживаться семейства, в которое вы поступите.
Все три девицы Епанчины были барышни здоровые, цветущие, рослые, с удивительными плечами, с мощною грудью, с сильными, почти как у мужчин, руками, и, конечно вследствие своей силы и здоровья,
любили иногда хорошо покушать, чего вовсе и не желали скрывать.
Блеска она не
любила, не только не грозила хлопотами и крутым переворотом, но могла даже усладить и успокоить жизнь.
Себя, свой покой и комфорт он
любил и ценил более всего на свете, как и следовало в высшей степени порядочному человеку.
Жила она больше уединенно, читала, даже училась,
любила музыку.
Знакомств имела мало: она все зналась с какими-то бедными и смешными чиновницами, знала двух каких-то актрис, каких-то старух, очень
любила многочисленное семейство одного почтенного учителя, и в семействе этом и ее очень
любили и с удовольствием принимали.
Кажется, правда, что он ее
любит; она чувствует, что могла бы и сама его полюбить, если бы могла поверить в твердость его привязанности; но он очень молод, если даже и искренен; тут решение трудно.
— С тех пор я ужасно
люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть.
— Это очень дурно с вашей стороны, — заметила генеральша. — Вы их извините, князь, а они добрые. Я с ними вечно бранюсь, но я их
люблю. Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие.
Я по ночам
любил слушать его шум; вот в эти минуты доходил иногда до большого беспокойства.
— Там очень не
любят, когда женщины ходят смотреть, даже в газетах потом пишут об этих женщинах.
— Не верьте ей, князь, — обратилась к нему генеральша, — она это нарочно с какой-то злости делает; она вовсе не так глупо воспитана; не подумайте чего-нибудь, что они вас так тормошат. Они, верно, что-нибудь затеяли, но они уже вас
любят. Я их лица знаю.
И представьте, эта низость почти всем им понравилась, но… тут вышла особенная история; тут вступились дети, потому что в это время дети были все уже на моей стороне и стали
любить Мари.
В тот же день все узнали, вся деревня; всё обрушилось опять на Мари: ее еще пуще стали не
любить.
Они говорили, что Мари расплакалась, и что они теперь ее очень
любят.
Потом все узнали, что дети
любят Мари, и ужасно перепугались; но Мари уже была счастлива.
Детям запретили даже и встречаться с нею, но они бегали потихоньку к ней в стадо, довольно далеко, почти в полверсте от деревни; они носили ей гостинцев, а иные просто прибегали для того, чтоб обнять ее, поцеловать, сказать: «Je vous aime, Marie!» [«Я вас
люблю, Мари!» (фр.)] и потом стремглав бежать назад.
Мари чуть с ума не сошла от такого внезапного счастия; ей это даже и не грезилось; она стыдилась и радовалась, а главное, детям хотелось, особенно девочкам, бегать к ней, чтобы передавать ей, что я ее
люблю и очень много о ней им говорю.
Они ей рассказали, что это я им все пересказал и что они теперь ее
любят и жалеют и всегда так будут.
Я не разуверял их, что я вовсе не
люблю Мари, то есть не влюблен в нее, что мне ее только очень жаль было; я по всему видел, что им так больше хотелось, как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому молчал и показывал вид, что они угадали.
И до какой степени были деликатны и нежны эти маленькие сердца: им, между прочим, показалось невозможным, что их добрый Lеon так
любит Мари, а Мари так дурно одета и без башмаков.
[«Мы тебя
любим, Мари» (фр.).]
Но одно только правда: я и в самом деле не
люблю быть со взрослыми, с людьми, с большими, — и это я давно заметил, — не
люблю, потому что не умею.
Когда я в Берлине получил оттуда несколько маленьких писем, которые они уже успели мне написать, то тут только я и понял, как их
любил.
— Вы женитесь? спрашиваю я, если вы только лучше
любите такое выражение?
Варвара Ардалионовна обращалась с ним дружески, но на иные вопросы его отвечать еще медлила, даже их не
любила...
— Мы чуть не три недели избегали говорить об этом, и это было лучше. Теперь, когда уже всё кончено, я только одно позволю себе спросить: как она могла тебе дать согласие и даже подарить свой портрет, когда ты ее не
любишь? Неужели ты ее, такую… такую…
(Все они в семействе еще слишком
любили друг друга.)
— И будет каяться! — закричал Рогожин, — будешь стыдиться, Ганька, что такую… овцу (он не мог приискать другого слова) оскорбил! Князь, душа ты моя, брось их; плюнь им, поедем! Узнаешь, как
любит Рогожин!
— Неужели вы ее
любили до этого?
—
Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет жить смирно, и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным.
Вы тут не всё знаете, князь… тут… и кроме того, она убеждена, что я ее
люблю до сумасшествия, клянусь вам, и, знаете ли, я крепко подозреваю, что и она меня
любит, по-своему то есть, знаете поговорку: «Кого
люблю, того и бью».
Она всю жизнь будет меня за валета бубнового считать (да это-то ей, может быть, и надо) и все-таки
любить по-своему; она к тому приготовляется, такой уж характер.
Подлецы
любят честных людей, — вы этого не знали?
— А весь покраснел и страдает. Ну, да ничего, ничего, не буду смеяться; до свиданья. А знаете, ведь она женщина добродетельная, — можете вы этому верить? Вы думаете, она живет с тем, с Тоцким? Ни-ни! И давно уже. А заметили вы, что она сама ужасно неловка и давеча в иные секунды конфузилась? Право. Вот этакие-то и
любят властвовать. Ну, прощайте!
Настасья Филипповна…
люблю.
— Он пьян, — сказал князь. — Он вас очень
любит.
Да это Афанасию Ивановичу в ту ж пору: это он младенцев
любит!
— Ну, этот, положим, соврал. Один вас
любит, а другой у вас заискивает; а я вам вовсе льстить не намерен, было бы вам это известно. Но не без смысла же вы: вот рассудите-ка меня с ним. Ну, хочешь, вот князь нас рассудит? — обратился он к дяде. — Я даже рад, князь, что вы подвернулись.
— Да вы его у нас, пожалуй, этак захвалите! Видите, уж он и руку к сердцу, и рот в ижицу, тотчас разлакомился. Не бессердечный-то, пожалуй, да плут, вот беда; да к тому же еще и пьян, весь развинтился, как и всякий несколько лет пьяный человек, оттого у него всё и скрипит. Детей-то он
любит, положим, тетку покойницу уважал… Меня даже
любит и ведь в завещании, ей-богу, мне часть оставил…
Любит,
любит и даже за особое уважение к себе принимает.