Неточные совпадения
— В Петербурге? Совсем почти нет, так, только проездом. И прежде ничего здесь не знал, а теперь столько, слышно, нового, что,
говорят,
кто и знал-то, так сызнова узнавать переучивается. Здесь про суды теперь много
говорят.
— Вы слышали давеча, как Иван Федорович
говорил, что сегодня вечером все решится у Настасьи Филипповны, вы это и передали! Лжете вы! Откуда они могли узнать?
Кто же, черт возьми, мог им передать, кроме вас? Разве старуха не намекала мне?
— Вам лучше знать,
кто передал, если вам только кажется, что вам намекали, я ни слова про это не
говорил.
— Сама знаю, что не такая, и с фокусами, да с какими? И еще, смотри, Ганя, за
кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства, потому и
говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
А знаете что, когда я давеча рассказал ему про ваш случай, так он даже разозлился,
говорит, что тот,
кто пропустит пощечину и не вызовет на дуэль, тот подлец.
В вознаграждение я и выпросил позволение
говорить правду, так как всем известно, что правду
говорят только те, у
кого нет остроумия.
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, —
кому вы
говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и если, например, есть какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома
говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад
говорил. И
кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
— А почему и я-то знаю! — злобно засмеялся Рогожин. — В Москве я ее тогда ни с
кем не мог изловить, хоть и долго ловил. Я ее тогда однажды взял да и
говорю: «Ты под венец со мной обещалась, в честную семью входишь, а знаешь ты теперь
кто такая? Ты,
говорю, вот какая!»
— Что ж, может, и впрямь не понимает, хе-хе!
Говорят же про тебя, что ты… того. Другого она любит, — вот что пойми! Точно так, как ее люблю теперь, точно так же она другого теперь любит. А другой этот, знаешь ты
кто? Это ты! Что, не знал, что ли?
— Я на собственном вашем восклицании основываюсь! — прокричал Коля. — Месяц назад вы Дон-Кихота перебирали и воскликнули эти слова, что нет лучше «рыцаря бедного». Не знаю, про
кого вы тогда
говорили: про Дон-Кихота или про Евгения Павлыча, или еще про одно лицо, но только про кого-то
говорили, и разговор шел длинный…
— Да разве я один? — не умолкал Коля. — Все тогда
говорили, да и теперь
говорят; вот сейчас князь Щ. и Аделаида Ивановна и все объявили, что стоят за «рыцаря бедного», стало быть, «рыцарь-то бедный» существует и непременно есть, а по-моему, если бы только не Аделаида Ивановна, так все бы мы давно уж знали,
кто такой «рыцарь бедный».
— А я
говорю А. Н. Б., и так хочу
говорить, — с досадой перебила Аглая, — как бы то ни было, а ясное дело, что этому бедному рыцарю уже всё равно стало:
кто бы ни была и что бы ни сделала его дама.
— Конечно, дом сумасшедших! — не вытерпела и резко проговорила Аглая, но слова ее пропали в общем шуме; все уже громко
говорили, все рассуждали,
кто спорил,
кто смеялся. Иван Федорович Епанчин был в последней степени негодования и, с видом оскорбленного достоинства, поджидал Лизавету Прокофьевну. Племянник Лебедева ввернул последнее словечко...
— Это напоминает, — засмеялся Евгений Павлович, долго стоявший и наблюдавший, — недавнюю знаменитую защиту адвоката, который, выставляя как извинение бедность своего клиента, убившего разом шесть человек, чтоб ограбить их, вдруг заключил в этом роде: «Естественно,
говорит, что моему клиенту по бедности пришло в голову совершить это убийство шести человек, да и
кому же на его месте не пришло бы это в голову?» В этом роде что-то, только очень забавное.
— И правда, — резко решила генеральша, —
говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у
кого не прошу прощенья! Ни у
кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
— Это помешанная! — крикнул наконец Евгений Павлович, покраснев от негодования и в недоумении оглядываясь кругом. — Я знать не знаю, что она
говорила! Какие векселя?
Кто она такая?
Кто из русских людей скажет, напишет или сделает что-нибудь свое, свое неотъемлемое и незаимствованное, тот неминуемо становится национальным, хотя бы он и по-русски плохо
говорил.
— Знаю, мне Коля
говорил, что он заходил к нему и сказал, что идет доночевывать к… забыл к
кому, к своему приятелю.
Я засмеялся и
говорю: «Слушай,
говорю, генерал, если бы
кто другой мне это сказал про тебя, то я бы тут же собственными руками мою голову снял, положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем сомневающимся: „Вот, дескать, видите эту голову, так вот этою собственною своею головой я за него поручусь, и не только голову, но даже в огонь“.
— Видите, Лукьян Тимофеич, тут страшное дело в ошибке. Этот Фердыщенко… я бы не желал
говорить про него дурного… но этот Фердыщенко… то есть,
кто знает, может быть, это и он!.. Я хочу сказать, что, может быть, он и в самом деле способнее к тому, чем… чем другой.
Бесспорно, для него составляло уже верх блаженства одно то, что он опять будет беспрепятственно приходить к Аглае, что ему позволят с нею
говорить, с нею сидеть, с нею гулять, и,
кто знает, может быть, этим одним он остался бы доволен на всю свою жизнь!
Он давно уже стоял,
говоря. Старичок уже испуганно смотрел на него. Лизавета Прокофьевна вскрикнула: «Ах, боже мой!», прежде всех догадавшись, и всплеснула руками. Аглая быстро подбежала к нему, успела принять его в свои руки и с ужасом, с искаженным болью лицом, услышала дикий крик «духа сотрясшего и повергшего» несчастного. Больной лежал на ковре. Кто-то успел поскорее подложить ему под голову подушку.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не
говоря уже о том, «мало ли
кто на
ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».