Неточные совпадения
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на
князя, но не сказала ни слова.
Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то
сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Говорили тогда, что могли быть и другие причины такой поспешности его отъезда; но об этом, равно как и о приключениях
князя в Москве и вообще в продолжение его отлучки из Петербурга, мы можем
сообщить довольно мало сведений.
Она торжественно объявила, что «старуха Белоконская» (она иначе никогда не называла княгиню, говоря о ней заочно)
сообщает ей весьма утешительные сведения об этом… «чудаке, ну вот, о князе-то!» Старуха его в Москве разыскала, справлялась о нем, узнала что-то очень хорошее;
князь наконец явился к ней сам и произвел на нее впечатление почти чрезвычайное.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного
князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки
сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
Но всегда обидчивый «мальчишка» не обратил на этот раз ни малейшего внимания на пренебрежение: весьма коротко и довольно сухо объяснил он Аглае, что хотя он и
сообщил князю на всякий случай свой постоянный адрес пред самым выездом
князя из Петербурга и при этом предложил свои услуги, но что это первая комиссия, которую он получил от него, и первая его записка к нему, а в доказательство слов своих представил и письмо, полученное собственно им самим.
— А я бы вам… я бы вам… если бы захотели, я бы вам кое-что весьма интересное, высокочтимый
князь, мог бы
сообщить, к тому же предмету относящееся, — пробормотал Лебедев, на радости увиваясь сбоку около
князя.
— По-братски и принимаю за шутку; пусть мы свояки: мне что, — больше чести. Я в нем даже и сквозь двухсот персон и тысячелетие России замечательнейшего человека различаю. Искренно говорю-с. Вы,
князь, сейчас о секретах заговорили-с, будто бы, то есть, я приближаюсь, точно секрет
сообщить желаю, а секрет, как нарочно, и есть: известная особа сейчас дала знать, что желала бы очень с вами секретное свидание иметь.
Еще третьего дня генерал
сообщил своему семейству карточку
князя; эта карточка возбудила в Лизавете Прокофьевне уверенность, что и сам
князь прибудет в Павловск для свидания с ними немедленно вслед за этою карточкой.
Князь, разумеется, в состоянии был оценить и оценил всю степень участия к нему генеральши и ее дочерей и, конечно,
сообщил им искренно, что и сам он сегодня же, еще до посещения их, намерен был непременно явиться к ним, несмотря ни на болезнь свою, ни на поздний час.
Сообщив как бы вскользь это последнее (для
князя чрезвычайно многозначительное) известие, братец и сестрица удалились.
— Послушайте,
князь, я остался здесь со вчерашнего вечера, во-первых, из особенного уважения к французскому архиепископу Бурдалу (у Лебедева до трех часов откупоривали), а во-вторых, и главное (и вот всеми крестами крещусь, что говорю правду истинную!), потому остался, что хотел, так сказать,
сообщив вам мою полную, сердечную исповедь, тем самым способствовать собственному развитию; с этою мыслию и заснул в четвертом часу, обливаясь слезами.
Я положил умереть в Павловске, на восходе солнца и сойдя в парк, чтобы не обеспокоить никого на даче. Мое «Объяснение» достаточно объяснит всё дело полиции. Охотники до психологии и те, кому надо, могут вывести из него всё, что им будет угодно. Я бы не желал, однако ж, чтоб эта рукопись предана была гласности. Прошу
князя сохранить экземпляр у себя и
сообщить другой экземпляр Аглае Ивановне Епанчиной. Такова моя воля. Завещаю мой скелет в Медицинскую академию для научной пользы.
— Николай Ардалионович! — чуть не умиленным голосом обратился Лебедев к Коле, — имея
сообщить князю о деле, касающемся собственно…
Вот что,
князь, и я теперь
сообщу: давеча генерал, когда мы с ним шли к этому Вилкину, после того, как уже он мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно, что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился вполне, что всё это известие единственно одно вдохновение его превосходительства…
Поймите,
князь, ведь это было в нем вдохновение минуты, — то кто же, стало быть, вам-то
сообщил?
Когда Лебедев, после поездки своей в Петербург для разыскания Фердыщенки, воротился в тот же день назад, вместе с генералом, то ничего особенного не
сообщил князю.
Даже в самую эту минуту он, может быть, мог бы и желал искренно
сообщить князю одно в высшей степени интересное для
князя известие, но мрачно замолк и не
сообщил.
— Да вот я, собственно, о генерале, — встрепенулся
князь, тоже на минутку задумавшийся, — и… насчет вашей этой покражи, о которой вы мне
сообщили…
С другой стороны, и
князь, хотя и совершенно был прав, уверяя Лебедева, что ничего не может
сообщить ему и что с ним ровно ничего не случилось особенного, тоже, может быть, ошибался. Действительно, со всеми произошло как бы нечто очень странное: ничего не случилось и как будто в то же время и очень много случилось. Последнее-то и угадала Варвара Ардалионовна своим верным женским инстинктом.
Он, впрочем, любезно и подробно
сообщил обо всем
князю: тот многого еще не знал, и это был первый вестник из дома.
Так как Настасья Филипповна тоже ни разу еще не
сообщала ему о том, что встречала «с тех пор» Рогожина, то
князь и заключил теперь, что Рогожин нарочно почему-нибудь на глаза не кажется. Весь этот день он был в сильной задумчивости; Настасья же Филипповна была необыкновенно весела весь тот день и в тот вечер.
Лебедев не уныл и тут, и однажды привел к
князю даже доктора, тоже почтенного старичка, дачника, с Анной на шее, единственно для того, чтоб осмотреть, так сказать, самую местность, ознакомиться с
князем и покамест не официально, но, так сказать, дружески
сообщить о нем свое заключение.
Князь помнил это посещение к нему доктора; он помнил, что Лебедев еще накануне приставал к нему, что он нездоров, и когда
князь решительно отказался от медицины, то вдруг явился с доктором, под предлогом, что сейчас они оба от господина Терентьева, которому очень худо, и что доктор имеет кое-что
сообщить о больном
князю.
Выйдя от
князя, доктор
сообщил Лебедеву, что если всё таких брать в опеку, так кого же бы приходилось делать опекунами?
Вера обещалась;
князь начал с жаром просить ее никому об этом не
сообщать; она пообещалась и в этом, и, наконец, когда уже совсем отворила дверь, чтобы выйти,
князь остановил ее еще в третий раз, взял за руки, поцеловал их, потом поцеловал ее самое в лоб и с каким-то «необыкновенным» видом выговорил ей: «До завтра!» Так по крайней мере передавала потом Вера.
Неточные совпадения
— Вчера, у одного сочинителя, Савва Морозов
сообщал о посещении промышленниками Витте. Говорил, что этот пройдоха, очевидно, затевает какую-то подлую и крупную игру. Затем сказал, что возможно, — не сегодня-завтра, — в городе будет распоряжаться великий
князь Владимир и среди интеллигенции, наверное, будут аресты. Не исключаются, конечно, погромы редакций газет, журналов.
— Он — двоюродный брат мужа, — прежде всего
сообщила Лидия, а затем, в тоне осуждения, рассказала, что Туробоев служил в каком-то комитете, который называл «Комитетом Тришкина кафтана», затем ему предложили место земского начальника, но он сказал, что в полицию не пойдет. Теперь пишет непонятные статьи в «Петербургских ведомостях» и утверждает, что муза редактора — настоящий нильский крокодил, он живет в цинковом корыте в квартире
князя Ухтомского и
князь пишет передовые статьи по его наущению.
Я заговаривал с нею и о
князе Сергее Петровиче, и она очень слушала и, мне казалось, интересовалась этими сведениями; но как-то всегда так случалось, что я сам
сообщал их, а она никогда не расспрашивала.
Я уже
сообщал во второй части моего рассказа, забегая вперед, что он очень кратко и ясно передал мне о письме ко мне арестованного
князя, о Зерщикове, о его объяснении в мою пользу и проч., и проч.
— У меня на днях был
князь Сергей Петрович, — вдруг
сообщил он.