Неточные совпадения
Дальнейшего
князь не
услышал, потому что камердинер начал шептать. Гаврила Ардалионович слушал внимательно и поглядывал на
князя с большим любопытством, наконец перестал слушать и нетерпеливо приблизился к нему.
Генерал был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к
князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная мысль, что ведь
князь был тут и все-таки
слышал. Но он мгновенно успокоился, при одном взгляде на
князя можно была вполне успокоиться.
Генеральша была ревнива к своему происхождению. Каково же ей было, прямо и без приготовления,
услышать, что этот последний в роде
князь Мышкин, о котором она уже что-то
слышала, не больше как жалкий идиот и почти что нищий, и принимает подаяние на бедность. Генерал именно бил на эффект, чтобы разом заинтересовать, отвлечь все как-нибудь в другую сторону.
— А я и
слышала, — подхватила Аглая. Все три опять засмеялись.
Князь засмеялся вместе с ними.
— Насчет жизни в тюрьме можно еще и не согласиться, — сказал
князь, — я
слышал один рассказ человека, который просидел в тюрьме лет двенадцать; это был один из больных у моего профессора и лечился.
— Вот,
князь, — сказала Аглая, положив на столик свой альбом, — выберите страницу и напишите мне что-нибудь. Вот перо, и еще новое. Ничего что стальное? Каллиграфы, я
слышала, стальными не пишут.
— Он! Он! — проговорил он тихо, но торжественно, — как живой!
Слышу, повторяют знакомое и дорогое имя, и припомнил безвозвратное прошлое…
Князь Мышкин?
— Отец; но он умер, кажется, не в Твери, а в Елисаветграде, — робко заметил
князь генералу. — Я
слышал от Павлищева…
Очевидно,
князя представляли как что-то редкое (и пригодившееся всем как выход из фальшивого положения), чуть не совали к Настасье Филипповне;
князь ясно даже
услышал слово «идиот», прошептанное сзади его, кажется, Фердыщенкой, в пояснение Настасье Филипповне.
В эту минуту в отворенные двери выглянуло из комнат еще одно лицо, по-видимому, домашней экономки, может быть, даже гувернантки, дамы лет сорока, одетой в темное платье. Она приблизилась с любопытством и недоверчивостью,
услышав имена генерала Иволгина и
князя Мышкина.
— Так тому и быть! Гаврила Ардалионович! — властно и как бы торжественно обратилась она к нему, — вы
слышали, как решил
князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело кончено раз навсегда!
— Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь. Во-первых, что такое «при людях»? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И почему «пети-жё»? Я действительно хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не хорош разве? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Разве это не серьезно? Вы
слышали, я сказала
князю: «как скажете, так и будет»; сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он сказал нет, и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
— Значит, в самом деле княгиня! — прошептала она про себя как бы насмешливо и, взглянув нечаянно на Дарью Алексеевну, засмеялась. — Развязка неожиданная… я… не так ожидала… Да что же вы, господа, стоите, сделайте одолжение, садитесь, поздравьте меня с
князем! Кто-то, кажется, просил шампанского; Фердыщенко, сходите, прикажите. Катя, Паша, — увидала она вдруг в дверях своих девушек, — подите сюда, я замуж выхожу,
слышали? За
князя, у него полтора миллиона, он
князь Мышкин и меня берет!
— Нет, генерал! Я теперь и сама княгиня,
слышали, —
князь меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с вашею женой везде рядом сяду; как вы думаете, выгодно такого мужа иметь? Полтора миллиона, да еще
князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за
князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
—
Слышишь,
князь, — обратилась к нему Настасья Филипповна, — вот как твою невесту мужик торгует.
— Спасибо,
князь, со мной так никто не говорил до сих пор, — проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей.
Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё, что
князь говорил? Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдешь, я вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?
— Видите,
слышите, как он меня срамит,
князь! — покраснев и действительно выходя из себя, вскричал Лебедев.
Случайно
услышав разговор о приключившемся с кем-то припадке, он бросился на место, по верному предчувствию, и узнал
князя.
Он еще и прежде, в начале своего знакомства с Епанчиными, чрезвычайно заинтересовался, когда
услышал от них о
князе.
Князь, между прочим, слишком интересовался новым своим гостем, сопровождавшим генерала; он ясно угадал в нем Евгения Павловича Радомского, о котором уже много
слышал и не раз думал.
— Совсем здоров и очень рад вас узнать, много
слышал и даже говорил о вас с
князем Щ., — ответил Лев Николаевич, подавая руку.
— Я тоже хочу, чтобы кончилась наконец эта гнусная претензия, — вскричала генеральша, — хорошенько их,
князь, не щади! Мне уши этим делом прожужжали, и я много крови из-за тебя испортила. Да и поглядеть любопытно. Позови их, а мы сядем. Аглая хорошо придумала. Вы об этом что-нибудь
слышали,
князь? — обратилась она к
князю Щ.
— Конечно,
слышал, у вас же. Но мне особенно на этих молодых людей поглядеть хочется, — ответил
князь Щ.
— Но ведь если вы, наконец, господин Бурдовский, не желаете здесь говорить, — удалось наконец вклеить
князю, чрезвычайно пораженному таким началом, — то говорю вам, пойдемте сейчас в другую комнату, а о вас всех, повторяю вам, сию минуту только
услышал…
«Требуем, а не просим, и никакой благодарности от нас не
услышите, потому что вы для удовлетворения своей собственной совести делаете!» Экая мораль: да ведь коли от тебя никакой благодарности не будет, так ведь и
князь может сказать тебе в ответ, что он к Павлищеву не чувствует никакой благодарности, потому что и Павлищев делал добро для удовлетворения собственной совести.
— После, не мешайте. Да, я нездоров, — рассеянно и даже нетерпеливо ответил
князь. Он
услышал свое имя, Ипполит говорил про него.
—
Слышишь,
князь? — обернулась к нему Лизавета Прокофьевна, —
слышишь?
— Да, Терентьев, благодарю вас,
князь, давеча говорили, но у меня вылетело… я хотел вас спросить, господин Терентьев, правду ли я
слышал, что вы того мнения, что стоит вам только четверть часа в окошко с народом поговорить, и он тотчас же с вами во всем согласится и тотчас же за вами пойдет?
— Знаю,
слышал! — подхватил
князь Щ. — Но что означал этот крик? Это такая, признаюсь, для меня загадка… для меня и для других.
—
Слышал,
слышал, дорогой мой
князь, да ведь этого быть не могло!
Князь, однако же,
слышал, как его назвали идиотом, и вздрогнул, но не от того, что его назвали идиотом.
К стыду своему,
князь был до того рассеян, что в самом начале даже ничего и не
слышал, и когда генерал остановился пред ним с каким-то горячим вопросом, то он принужден был ему сознаться, что ничего не понимает.
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада
слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за
князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— Да что,
князь, ты и сам как-нибудь к этакой не попал ли? Я кое-что
слышал про тебя, если правда?
— Что, что ты мог
слышать? — вздрогнул вдруг
князь и остановился в чрезвычайном смущении.
— Дома, все, мать, сестры, отец,
князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как
услышала, чуть в обморок не упала.
— Стало быть, это правда! — вскричал
князь в тревоге. — Я
слышал, но всё еще не хотел верить.
Застав свидание и
слыша странные слова дочери, Лизавета Прокофьевна была ужасно испугана, по многим причинам; но приведя теперь с собой
князя, струсила, что начала дело: «Почему ж Аглая не могла бы встретиться и разговориться с
князем в парке, даже, наконец, если б это было и наперед условленное у них свидание?»
— Договаривайте,
князь, — особенно плавно протянул он, — договаривайте. Я снисходителен, говорите все: признайтесь, что вам смешна даже мысль видеть пред собой человека в настоящем его унижении и… бесполезности, и в то же время
слышать, что этот человек был личным свидетелем… великих событий. Он ничего еще не успел вам… насплетничать?
— C'est très curieux et c'est très sérieux! [Это очень любопытно и очень серьезно! (фр.)] — шепнул он через стол Ивану Петровичу, впрочем, довольно громко;
князь, может, и
слышал.
Я
слышал, как давеча рассказывал
князь N.: разве это не простодушный, не вдохновенный юмор, разве это не истинное добродушие?
Он был человек и в самом деле несколько добрый; но в числе причин его любопытства относительно
князя, в течение вечера, была и давнишняя история
князя с Настасьей Филипповной; об этой истории он кое-что
слышал и очень даже интересовался, хотел бы даже и расспросить.
Нам известно также, что час спустя после того, как Аглая Ивановна выбежала от Настасьи Филипповны, а может, даже и раньше часу,
князь уже был у Епанчиных, конечно, в уверенности найти там Аглаю, и что появление его у Епанчиных произвело тогда чрезвычайное смущение и страх в доме, потому что Аглая домой еще не возвратилась и от него только в первый раз и
услышали, что она уходила с ним к Настасье Филипповне.
Затем подошел к
князю, крепко сжал и потряс ему обе руки и объявил, что, конечно, он вначале, как
услышал, был враг, что и провозгласил за бильярдом, и не почему другому, как потому, что прочил за
князя и ежедневно, с нетерпением друга, ждал видеть за ним не иначе как принцессу де Роган; но теперь видит сам, что
князь мыслит по крайней мере в двенадцать раз благороднее, чем все они «вместе взятые»!
— Этот Лебедев интригует против вас,
князь, ей-богу! Они хотят вас под казенную опеку взять, можете вы себе это представить, со всем, со свободною волей и с деньгами, то есть с двумя предметами, отличающими каждого из нас от четвероногого!
Слышал, доподлинно
слышал! Одна правда истинная!
Князь припомнил, что как будто и сам он что-то в этом роде уже
слышал, но, разумеется, не обратил внимания.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере,
слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого
князя, так сказать, особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало быть, способствует к заключению противоположному и для
князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он
князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
По некоторым промелькнувшим словечкам он даже мог догадаться, что красавица немка, недели две тому назад, рассорилась с Настасьей Филипповной, так что во все эти дни о ней ничего не слыхала, и всеми силами давала теперь знать, что и не интересуется
слышать, «хотя бы она за всех
князей в мире вышла».
—
Слышу, — твердо прошептал
князь.