Неточные совпадения
— Гм! Хе! В Петербурге-то прежде живали? (
Как ни крепился лакей, а невозможно
было не поддержать такой учтивый и вежливый разговор.)
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя
была просто познакомиться с вами. Не желал бы беспокоить, так
как я не знаю
ни вашего дня,
ни ваших распоряжений… Но я только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— То, стало
быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически
ни в здешних обычаях,
ни вообще
как здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет,
как теперь вышло. Что ж, может
быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— Вы очень обрывисты, — заметила Александра, — вы, князь, верно, хотели вывести, что
ни одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять минут дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же,
как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало
быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту «счетом»?
Что бы они
ни говорили со мной,
как бы добры ко мне
ни были, все-таки с ними мне всегда тяжело почему-то, и я ужасно рад, когда могу уйти поскорее к товарищам, а товарищи мои всегда
были дети, но не потому, что я сам
был ребенок, а потому, что меня просто тянуло к детям.
Аглая остановилась, взяла записку и как-то странно поглядела на князя.
Ни малейшего смущения не
было в ее взгляде, разве только проглянуло некоторое удивление, да и то, казалось, относившееся к одному только князю. Аглая своим взглядом точно требовала от него отчета, —
каким образом он очутился в этом деле вместе с Ганей? — и требовала спокойно и свысока. Они простояли два-три мгновения друг против друга; наконец что-то насмешливое чуть-чуть обозначилось в лице ее; она слегка улыбнулась и прошла мимо.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не сказала
ни слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю,
как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может
быть, и заметил эту досаду, но продолжал
быть в превосходнейшем настроении духа.
— Ты всё еще сомневаешься и не веришь мне; не беспокойся, не
будет ни слез,
ни просьб,
как прежде, с моей стороны по крайней мере. Всё мое желание в том, чтобы ты
был счастлив, и ты это знаешь; я судьбе покорилась, но мое сердце
будет всегда с тобой, останемся ли мы вместе, или разойдемся. Разумеется, я отвечаю только за себя; ты не можешь того же требовать от сестры…
— Она? Ну, вот тут-то вся неприятность и сидит, — продолжал, нахмурившись, генерал, —
ни слова не говоря, и без малейшего
как есть предупреждения, она хвать меня по щеке! Дикая женщина; совершенно из дикого состояния!
— Правда, чиновник! — ответил Рогожин, — правда, пьяная душа! Эх, куда
ни шло. Настасья Филипповна! — вскричал он, глядя на нее
как полоумный, робея и вдруг ободряясь до дерзости, — вот восемнадцать тысяч! — И он шаркнул пред ней на столик пачку в белой бумаге, обернутую накрест шнурками. — Вот! И… и еще
будет!
«Он, правда,
был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч,
как это
ни трудно, ему, кажется, достанут, только не знаю, сегодня ли, и все ли; а работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает
какие угодно, конечно, всё спьяну и с первой радости…» — заключил Птицын.
Все заметили, что после своего недавнего припадочного смеха она вдруг стала даже угрюма, брюзглива и раздражительна; тем не менее упрямо и деспотично стояла на своей невозможной прихоти. Афанасий Иванович страдал ужасно. Бесил его и Иван Федорович: он сидел за шампанским
как ни в чем не бывало и даже, может
быть, рассчитывал рассказать что-нибудь, в свою очередь.
Одним словом, Фердыщенко совершенно не выдержал и вдруг озлобился, даже до забвения себя, перешел чрез мерку; даже всё лицо его покривилось.
Как ни странно, но очень могло
быть, что он ожидал совершенно другого успеха от своего рассказа. Эти «промахи» дурного тона и «хвастовство особого рода»,
как выразился об этом Тоцкий, случались весьма часто с Фердыщенком и
были совершенно в его характере.
Одно только можно бы
было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может
быть, это
было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя.
Как бы то
ни было, а впечатление осталось.
Но
как бы то
ни было, а лед
был разбит, и о князе вдруг стало возможным говорить вслух.
Ласковая улыбка на лице его очень не шла к нему в эту минуту, точно в этой улыбке что-то сломалось, и
как будто Парфен никак не в силах
был склеить ее,
как ни пытался.
Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства
ни под
какие рассуждения,
ни под
какие проступки и преступления и
ни под
какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно
будет не то; тут что-то такое, обо что вечно
будут скользить атеизмы и вечно
будут не про то говорить.
— А я говорю А. Н. Б., и так хочу говорить, — с досадой перебила Аглая, —
как бы то
ни было, а ясное дело, что этому бедному рыцарю уже всё равно стало: кто бы
ни была и что бы
ни сделала его дама.
А между тем,
как ни припоминал потом князь, выходило, что Аглая произнесла эти буквы не только без всякого вида шутки, или какой-нибудь усмешки, или даже какого-нибудь напирания на эти буквы, чтобы рельефнее выдать их затаенный смысл, но, напротив, с такою неизменною серьезностью, с такою невинною и наивною простотой, что можно
было подумать, что эти самые буквы и
были в балладе, и что так
было в книге напечатано.
Как бы то
ни было, а беспечный П. воспитал сиротку барчонка по-княжески, нанимал ему гувернеров и гувернанток (без сомнения, хорошеньких), которых, кстати, сам привозил из Парижа.
Этот молодой человек
есть ни более
ни менее
как сын покойного П., хотя носит другое имя.
Но мы именно понимаем, что если тут нет права юридического, то зато
есть право человеческое, натуральное; право здравого смысла и голоса совести, и пусть это право наше не записано
ни в
каком гнилом человеческом кодексе, но благородный и честный человек, то
есть всё равно что здравомыслящий человек, обязан оставаться благородным и честным человеком даже и в тех пунктах, которые не записаны в кодексах.
Кто бы
ни были ваши свидетели, хотя бы и ваши друзья, но так
как они не могут не согласиться с правом Бурдовского (потому что оно, очевидно, математическое), то даже еще и лучше, что эти свидетели — ваши друзья; еще очевиднее представится истина.
— Может
быть, очень может
быть, господа, — торопился князь, — хоть я и не понимаю, про
какой вы общий закон говорите; но я продолжаю, не обижайтесь только напрасно; клянусь, я не имею
ни малейшего желания вас обидеть.
— В этом вы правы, признаюсь, но это
было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь влияния на дело, потому что если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в
каком бы то
ни было случае, то
есть, уважал бы или не уважал бы я господина Бурдовского.
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай
пила, да уж так и
быть, остаюсь, хотя
ни у кого не прошу прощенья!
Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям,
как будто они-то и
были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
Он сидел в углу,
как бы ожидая чего-то, а впрочем, и сам не зная зачем; ему и в голову не приходило уйти, видя суматоху в доме; казалось, он забыл всю вселенную и готов
был высидеть хоть два года сряду, где бы его
ни посадили.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо
было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того,
как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он на нее глядит, а о чем бы она
ни заговорила, ему в эту минуту
было бы почти всё равно.
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал
было строгость показать, так
как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то
ни стало меня замуж за князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
— Ну, с вами во всяком случае премило дело иметь, даже
какое бы
ни было, — заключил Евгений Павлович, — пойдемте, я за ваше здоровье бокал
выпью; я ужасно доволен, что к вам пристал. А! — остановился он вдруг, — этот господин Ипполит к вам жить переехал?
Какой-нибудь из «несчастных», убивший каких-нибудь двенадцать душ, заколовший шесть штук детей, единственно для своего удовольствия (такие, говорят, бывали), вдруг
ни с того,
ни с сего, когда-нибудь, и всего-то, может
быть, один раз во все двадцать лет, вдруг вздохнет и скажет: «А что-то теперь старичок генерал, жив ли еще?» При этом, может
быть, даже и усмехнется, — и вот и только всего-то.
Бросая ваше семя, бросая вашу «милостыню», ваше доброе дело в
какой бы то
ни было форме, вы отдаете часть вашей личности и принимаете в себя часть другой; вы взаимно приобщаетесь один к другому; еще несколько внимания, и вы вознаграждаетесь уже знанием, самыми неожиданными открытиями.
Между нами
был такой контраст, который не мог не сказаться нам обоим, особенно мне: я
был человек, уже сосчитавший дни свои, а он — живущий самою полною, непосредственною жизнью, настоящею минутой, без всякой заботы о «последних» выводах, цифрах или о чем бы то
ни было, не касающемся того, на чем… на чем… ну хоть на чем он помешан; пусть простит мне это выражение господин Рогожин, пожалуй, хоть
как плохому литератору, не умевшему выразить свою мысль.
Правда, это лицо человека, только что снятого со креста, то
есть сохранившее в себе очень много живого, теплого; ничего еще не успело закостенеть, так что на лице умершего даже проглядывает страдание,
как будто бы еще и теперь им ощущаемое (это очень хорошо схвачено артистом); но зато лицо не пощажено нисколько; тут одна природа, и воистину таков и должен
быть труп человека, кто бы он
ни был, после таких мук.
Ни в болезни моей и никогда прежде я не видел еще
ни разу
ни одного привидения; но мне всегда казалось, еще когда я
был мальчиком и даже теперь, то
есть недавно, что если я увижу хоть раз привидение, то тут же на месте умру, даже несмотря на то, что я
ни в
какие привидения не верю.
Как бы там
ни было, но некоторое беспокойство заставило и его побежать за Ипполитом.
Иногда я доводил ее до того, что она
как бы опять видела кругом себя свет; но тотчас же опять возмущалась и до того доходила, что меня же с горечью обвиняла за то, что я высоко себя над нею ставлю (когда у меня и в мыслях этого не
было), и прямо объявила мне, наконец, на предложение брака, что она
ни от кого не требует
ни высокомерного сострадания,
ни помощи,
ни «возвеличения до себя».
Вы усмехаетесь нелепости вашего сна и чувствуете в то же время, что в сплетении этих нелепостей заключается какая-то мысль, но мысль уже действительная, нечто принадлежащее к вашей настоящей жизни, нечто существующее и всегда существовавшее в вашем сердце; вам
как будто
было сказано вашим сном что-то новое, пророческое, ожидаемое вами; впечатление ваше сильно, оно радостное или мучительное, но в чем оно заключается и что
было сказано вам — всего этого вы не можете
ни понять,
ни припомнить.
Когда же, например, самая сущность некоторых ординарных лиц именно заключается в их всегдашней и неизменной ординарности, или, что еще лучше, когда, несмотря на все чрезвычайные усилия этих лиц выйти во что бы
ни стало из колеи обыкновенности и рутины, они все-таки кончают тем, что остаются неизменно и вечно одною только рутиной, тогда такие лица получают даже некоторую своего рода и типичность, —
как ординарность, которая
ни за что не хочет остаться тем, что она
есть, и во что бы то
ни стало хочет стать оригинальною и самостоятельною, не имея
ни малейших средств к самостоятельности.
В самом деле, нет ничего досаднее,
как быть, например, богатым, порядочной фамилии, приличной наружности, недурно образованным, не глупым, даже добрым, и в то же время не иметь никакого таланта, никакой особенности, никакого даже чудачества,
ни одной своей собственной идеи,
быть решительно «
как и все».
Слушай же меня, Ганя: что бы там
ни было,
как бы
ни обернулось, знай, что это важно!
Тут предстоял вопрос, который надо
было немедленно разрешить; но не только разрешить его нельзя
было, а даже и вопроса-то бедная Лизавета Прокофьевна не могла поставить пред собой в полной ясности,
как ни билась.
— Простите глупую, дурную, избалованную девушку (она взяла его за руку) и
будьте уверены, что все мы безмерно вас уважаем. А если я осмелилась обратить в насмешку ваше прекрасное… доброе простодушие, то простите меня
как ребенка за шалость; простите, что я настаивала на нелепости, которая, конечно, не может иметь
ни малейших последствий…
Отец, мать и сестры, все
поспели в гостиную, чтобы всё это видеть и выслушать, и всех поразила «нелепость, которая не может иметь
ни малейших последствий», а еще более серьезное настроение Аглаи, с
каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но князь, кажется, не понял этих слов и
был на высшей степени счастья.
Кто знает, может, он и заметил значение слов «о нелепости, которая не может иметь
ни малейших последствий», но
как странный человек, может
быть, даже обрадовался этим словам.
А между тем все эти люди, — хотя, конечно,
были «друзьями дома» и между собой, —
были, однако же, далеко не такими друзьями
ни дому,
ни между собой,
какими принял их князь, только что его представили и познакомили с ними.
Он долго
как бы не понимал суматохи, кипевшей кругом него, то
есть понимал совершенно и всё видел, но стоял
как бы особенным человеком,
ни в чем не принимавшим участия и который,
как невидимка в сказке, пробрался в комнату и наблюдает посторонних, но интересных ему людей.
Он только заметил, что она хорошо знает дорогу, и когда хотел
было обойти одним переулком подальше, потому что там дорога
была пустыннее, и предложил ей это, она выслушала,
как бы напрягая внимание, и отрывисто ответила: «Всё равно!» Когда они уже почти вплоть подошли к дому Дарьи Алексеевны (большому и старому деревянному дому), с крыльца вышла одна пышная барыня и с нею молодая девица; обе сели в ожидавшую у крыльца великолепную коляску, громко смеясь и разговаривая, и
ни разу даже и не взглянули на подходивших, точно и не приметили.
Одна из этих женщин до того уже презирала в это мгновение другую и до того желала ей это высказать (может
быть, и приходила-то только для этого,
как выразился на другой день Рогожин), что
как ни фантастична
была эта другая, с своим расстроенным умом и больною душой, никакая заранее предвзятая идея не устояла бы, казалось, против ядовитого, чистого женского презрения ее соперницы.
Как бы то
ни было, а интерес события возрастал ежедневно, тем более что не оставалось
ни малейшего сомнения в том, что скандальная свадьба действительно совершится.