Неточные совпадения
На нем был довольно широкий
и толстый плащ без рукавов
и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом
и на такие
концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга.
В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно
и с нетерпением ждал
конца путешествия.
Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо было повернуть к Литейной. Было сыро
и мокро; князь расспросил прохожих, — до
конца предстоявшего ему пути выходило версты три,
и он решился взять извозчика.
Под
конец она даже так разгорячилась
и раздражилась, излагая всё это (что, впрочем, было так естественно), что генерал Епанчин был очень доволен
и считал дело оконченным; но раз напуганный Тоцкий
и теперь не совсем поверил,
и долго боялся, нет ли
и тут змеи под цветами.
Это было в
конце октября; в пять часов еще холодно
и темно.
И если бы вы знали, чем стали под
конец для него наши дети…
По одной стороне коридора находились те три комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных» жильцов; кроме того, по той же стороне коридора, в самом
конце его, у кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих, в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства,
и спал на широком диване, а ходить
и выходить из квартиры обязан был чрез кухню
и по черной лестнице.
Вошли вдруг Ганя
и Птицын; Нина Александровна тотчас замолчала. Князь остался на стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны лежал на самом видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя, увидев его, нахмурился, с досадой взял со стола
и отбросил на свой письменный стол, стоявший в другом
конце комнаты.
Самолюбивый
и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее
и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге
и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку
и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии,
и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести
концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу,
и, главное, в такую минуту!
— Как! Точь-в-точь? Одна
и та же история на двух
концах Европы
и точь-в-точь такая же во всех подробностях, до светло-голубого платья! — настаивала безжалостная Настасья Филипповна. — Я вам «Indеpendance Belge» пришлю!
— Стало быть, правда! — проговорил он тихо
и как бы про себя, с совершенно потерянным видом, —
конец!..
— Это два шага, — законфузился Коля. — Он теперь там сидит за бутылкой.
И чем он там себе кредит приобрел, понять не могу? Князь, голубчик, пожалуйста, не говорите потом про меня здесь нашим, что я вам записку передал! Тысячу раз клялся этих записок не передавать, да жалко; да вот что, пожалуйста, с ним не церемоньтесь: дайте какую-нибудь мелочь,
и дело с
концом.
И вот, наконец, привел бог к
концу.
Что же касается мужчин, то Птицын, например, был приятель с Рогожиным, Фердыщенко был как рыба в воде; Ганечка всё еще в себя прийти не мог, но хоть смутно, а неудержимо сам ощущал горячечную потребность достоять до
конца у своего позорного столба; старичок учитель, мало понимавший в чем дело, чуть не плакал
и буквально дрожал от страха, заметив какую-то необыкновенную тревогу кругом
и в Настасье Филипповне, которую обожал, как свою внучку; но он скорее бы умер, чем ее в такую минуту покинул.
Он решился досидеть до
конца и уже совершенно замолчать
и оставаться лишь наблюдателем, что, конечно,
и требовалось его достоинством.
В
конце концов, два месяца после выезда князя почти всякий слух о нем в Петербурге затих окончательно, а в доме Епанчиных «лед молчания» уже
и не разбивался.
Поездка, впрочем, могла бы
и к средине
и к
концу лета состояться, хотя бы только в виде прогулки на месяц или на два Лизаветы Прокофьевны с двумя оставшимися при ней дочерьми, чтобы рассеять грусть по оставившей их Аделаиде.
Но произошло опять нечто новое: уже в
конце весны (свадьба Аделаиды несколько замедлилась
и была отложена до средины лета) князь Щ. ввел в дом Епанчиных одного из своих дальних родственников, довольно хорошо, впрочем, ему знакомого.
— «Я тебя, говорит, теперь
и в лакеи-то к себе, может, взять не захочу, не то что женой твоей быть». — «А я, говорю, так не выйду, один
конец!» — «А я, говорит, сейчас Келлера позову, скажу ему, он тебя за ворота
и вышвырнет». Я
и кинулся на нее, да тут же до синяков
и избил.
«Ты вот точно такой бы
и был, — усмехнулась мне под
конец, — у тебя, говорит, Парфен Семеныч, сильные страсти, такие страсти, что ты как раз бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел, если б у тебя тоже ума не было, потому что у тебя большой ум есть, говорит» (так
и сказала, вот веришь или нет?
А так как ты совсем необразованный человек, то
и стал бы деньги копить
и сел бы, как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы,
и сам в их веру под
конец перешел,
и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что
и не два миллиона, а, пожалуй бы,
и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы
и помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
Была минута, в
конце этого длинного
и мучительного пути с Петербургской стороны, когда вдруг неотразимое желание захватило князя — пойти сейчас к Рогожину, дождаться его, обнять его со стыдом, со слезами, сказать ему всё
и кончить всё разом.
От конвульсий, биения
и судорог тело больного спустилось по ступенькам, которых было не более пятнадцати, до самого
конца лестницы. Очень скоро, не более как минут через пять, заметили лежавшего,
и собралась толпа. Целая лужица крови около головы вселяла недоумение: сам ли человек расшибся или «был какой грех»? Скоро, однако же, некоторые различили падучую; один из номерных признал в князе давешнего постояльца. Смятение разрешилось наконец весьма счастливо по одному счастливому обстоятельству.
Всю первоначальную аффектацию
и напыщенность, с которою она выступила читать, она прикрыла такою серьезностью
и таким проникновением в дух
и смысл поэтического произведения, с таким смыслом произносила каждое слово стихов, с такою высшею простотой проговаривала их, что в
конце чтения не только увлекла всеобщее внимание, но передачей высокого духа баллады как бы
и оправдала отчасти ту усиленную аффектированную важность, с которою она так торжественно вышла на средину террасы.
Если да, то есть, другими словами, если в вас есть то, что вы называете на языке вашем честью
и совестью
и что мы точнее обозначаем названием здравого смысла, то удовлетворите нас,
и дело с
концом.
Одним словом, в
конце третьего дня приключение с эксцентрическою дамой, разговаривавшею из своей коляски с Евгением Павловичем, приняло в уме его устрашающие
и загадочные размеры.
Разумеется, в
конце концов, моя цель была занять денег, но вы меня о деньгах спросили так, как будто не находите в этом ничего предосудительного, как будто так
и быть должно.
Верите ли вы теперь благороднейшему лицу: в тот самый момент, как я засыпал, искренно полный внутренних
и, так сказать, внешних слез (потому что, наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне одна адская мысль: «А что, не занять ли у него в
конце концов, после исповеди-то, денег?» Таким образом, я исповедь приготовил, так сказать, как бы какой-нибудь «фенезерф под слезами», с тем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить
и чтобы вы, разластившись, мне сто пятьдесят рубликов отсчитали.
Изобретатели
и гении почти всегда при начале своего поприща (а очень часто
и в
конце) считались в обществе не более как дураками, — это уж самое рутинное замечание, слишком всем известное.
Впрочем, может быть, только одна Лизавета Прокофьевна
и тревожилась: девицы были еще молоды, — хотя народ очень проницательный
и иронический, а генерал хоть
и проницал (не без туготы, впрочем), но в затруднительных случаях говорил только: «гм!»
и в
конце концов возлагал все упования на Лизавету Прокофьевну.
Ничего этого, по-настоящему, не было, то есть никакой сознательно поставленной цели, а все-таки, в
конце концов, выходило так, что семейство Епанчиных, хотя
и очень почтенное, было всё же какое-то не такое, каким следует быть вообще всем почтенным семействам.
«Зато характер веселый,
и при этом много благоразумия, — не пропадет, стало быть, девка», — утешалась она в
конце концов.
А в
конце концов все-таки мы замешаны, все-таки дочки ваши замешаны, Иван Федорыч, девицы, барышни, лучшего общества барышни, невесты; они тут находились, тут стояли, всё выслушали, да
и в истории с мальчишками тоже замешаны, радуйтесь, тоже тут были
и слушали!
Но друг человечества с шатостию нравственных оснований есть людоед человечества, не говоря о его тщеславии; ибо оскорбите тщеславие которого-нибудь из сих бесчисленных друзей человечества,
и он тотчас же готов зажечь мир с четырех
концов из мелкого мщения, — впрочем, так же точно, как
и всякий из нас, говоря по справедливости, как
и я, гнуснейший из всех, ибо я-то, может быть, первый
и дров принесу, а сам прочь убегу.
И, во-первых, по моему мнению, младенец слишком мал, то есть не крупен, так что за известное время светских младенцев потребовалось бы втрое, впятеро большая цифра, нежели духовных, так что
и грех, если
и уменьшался с одной стороны, то в
конце концов увеличивался с другой, не качеством, так количеством.
Ипполит, под
конец диссертации Лебедева вдруг заснувший на диване, теперь вдруг проснулся, точно кто его толкнул в бок, вздрогнул, приподнялся, осмотрелся кругом
и побледнел; в каком-то даже испуге озирался он кругом; но почти ужас выразился в его лице, когда он всё припомнил
и сообразил...
— Господа, это… это вы увидите сейчас что такое, — прибавил для чего-то Ипполит
и вдруг начал чтение: «Необходимое объяснение». Эпиграф: «Après moi le déluge» [«После меня хоть потоп» (фр.).]… Фу, черт возьми! — вскрикнул он, точно обжегшись, — неужели я мог серьезно поставить такой глупый эпиграф?.. Послушайте, господа!.. уверяю вас, что всё это в
конце концов, может быть, ужаснейшие пустяки! Тут только некоторые мои мысли… Если вы думаете, что тут… что-нибудь таинственное или… запрещенное… одним словом…
Чтение наконец началось. В начале, минут с пять, автор неожиданной статьи всё еще задыхался
и читал бессвязно
и неровно; но потом голос его отвердел
и стал вполне выражать смысл прочитанного. Иногда только довольно сильный кашель прерывал его; с половины статьи он сильно охрип; чрезвычайное одушевление, овладевавшее им все более
и более по мере чтения, под
конец достигло высшей степени, как
и болезненное впечатление на слушателей. Вот вся эта «статья...
Для чего мне ваша природа, ваш павловский парк, ваши восходы
и закаты солнца, ваше голубое небо
и ваши вседовольные лица, когда весь этот пир, которому нет
конца, начал с того, что одного меня счел за лишнего?
Пред ним было блестящее небо, внизу озеро, кругом горизонт светлый
и бесконечный, которому конца-краю нет.
Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет
конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства,
и к которому он никак не может пристать.
Впрочем, мы во всяком случае взяли крайность: в огромном большинстве этого умного разряда людей дело происходит вовсе не так трагически; портится разве под
конец лет печенка, более или менее, вот
и всё.
Поступив к Епанчину, он немедленно сказал себе: «Коли подличать, так уж подличать до
конца, лишь бы выиграть», —
и — почти никогда не подличал до
конца.
«Коли уж ростовщик, так уж иди до
конца, жми людей, чекань из них деньги, стань характером, стань королем иудейским!» Птицын был скромен
и тих; он только улыбался, но раз нашел даже нужным объясниться с Ганей серьезно
и исполнил это даже с некоторым достоинством.
— Что ж, это ясно было, — сказал он, подумав, —
конец, значит! — прибавил он с какою-то странною усмешкой, лукаво заглядывая в лицо сестры
и всё еще продолжая ходить взад
и вперед по комнате, но уже гораздо потише.
Правда, в другое время он, конечно, вынес бы что-нибудь
и гораздо пообиднее известия о совершенном небытии Капитона Еропегова, покричал бы, затеял бы историю, вышел бы из себя, но все-таки в
конце концов удалился бы к себе наверх спать.
Гаврила Ардалионович справедливо мог бы пожаловаться на судьбу
и неудачу. Некоторое время Варя не решалась заговорить с ним, даже не взглянула на него, когда он шагал мимо нее крупными шагами; наконец, он отошел к окну
и стал к ней спиной. Варя думала о русской пословице: «палка о двух
концах». Наверху опять послышался шум.
Но великодушная борьба с беспорядком обыкновенно продолжалась недолго; генерал был тоже человек слишком «порывчатый», хотя
и в своем роде; он обыкновенно не выносил покаянного
и праздного житья в своем семействе
и кончал бунтом; впадал в азарт, в котором сам, может быть, в те же самые минуты
и упрекал себя, но выдержать не мог: ссорился, начинал говорить пышно
и красноречиво, требовал безмерного
и невозможного к себе почтения
и в
конце концов исчезал из дому, иногда даже на долгое время.
— Довольно! Вы меня поняли,
и я спокоен, — заключил он вдруг вставая, — сердце, как ваше, не может не понять страждущего. Князь, вы благородны, как идеал! Что пред вами другие? Но вы молоды,
и я благословляю вас. В
конце концов я пришел вас просить назначить мне час для важного разговора,
и вот в чем главнейшая надежда моя. Я ищу одной дружбы
и сердца, князь; я никогда не мог сладить с требованиями моего сердца.
Под
конец князь почти испугался
и назначил генералу свидание на завтра в этот же час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный
и почти успокоенный. Вечером, в седьмом часу, князь послал попросить к себе на минутку Лебедева.