Неточные совпадения
На нем
был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии, или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на
такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга.
— То
есть где остановлюсь?.. Да не знаю еще, право…
так…
— О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь, то
есть почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я
так и ждал.
— Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с.
Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то
есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.
— И не давай!
Так мне и надо; не давай! А я
буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой
буду плясать. Польсти, польсти!
Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит,
так тому и
быть.
Ан та самая Настасья Филипповна и
есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна
есть Барашкова,
так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие…
— Это вот всё
так и
есть, — мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, — то же мне и Залёжев тогда говорил.
Правда, тут уже не все
были розы, но
было зато и много
такого, на чем давно уже начали серьезно и сердечно сосредоточиваться главнейшие надежды и цели его превосходительства.
— Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не
будете. А что я в
таком виде и с узелком, то тут удивляться нечего: в настоящее время мои обстоятельства неказисты.
— О, почти не по делу! То
есть, если хотите, и
есть одно дело,
так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
А
так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь
так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало
быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
— Да вот сидел бы там,
так вам бы всего и не объяснил, — весело засмеялся князь, — а, стало
быть, вы все еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок. А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы и доложить самим.
Хотя князь
был и дурачок, — лакей уж это решил, — но все-таки генеральскому камердинеру показалось наконец неприличным продолжать долее разговор от себя с посетителем, несмотря на то, что князь ему почему-то нравился, в своем роде, конечно. Но с другой точки зрения он возбуждал в нем решительное и грубое негодование.
— Гм! Хе! В Петербурге-то прежде живали? (Как ни крепился лакей, а невозможно
было не поддержать
такой учтивый и вежливый разговор.)
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему
была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним,
так что оторваться, кажется, не хотелось; может
быть, тоже
был человек с воображением и попыткой на мысль.
Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало
быть, все это от душевного страдания отвлекает,
так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
Камердинер, хотя и не мог бы
так выразить все это, как князь, но конечно, хотя не всё, но главное понял, что видно
было даже по умилившемуся лицу его.
«Он, должно
быть, когда один, совсем не
так смотрит и, может
быть, никогда не смеется», — почувствовалось как-то князю.
—
Так вас здесь знают и наверно помнят. Вы к его превосходительству? Сейчас я доложу… Он сейчас
будет свободен. Только вы бы… вам бы пожаловать пока в приемную… Зачем они здесь? — строго обратился он к камердинеру.
— Дела неотлагательного я никакого не имею; цель моя
была просто познакомиться с вами. Не желал бы беспокоить,
так как я не знаю ни вашего дня, ни ваших распоряжений… Но я только что сам из вагона… приехал из Швейцарии…
— Судя по вашим словам, я
было подумал, что вы уж
так прямо ко мне.
— Это могло
быть, но не иначе, как по вашему приглашению. Я же, признаюсь, не остался бы и по приглашению, не почему-либо, а
так… по характеру.
— Ну, стало
быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж разом все разъяснить:
так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может
быть, — хотя мне, разумеется, весьма
было бы лестно, — то, стало
быть…
— То, стало
быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но
так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может
быть, оно
так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— А знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может
быть, захочет посмотреть на однофамильца… Подождите, если хотите, коли у вас время терпит.
Я, признаюсь,
так и рассчитывал, что, может
быть, Елизавета Прокофьевна вспомнит, что я ей писал.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле
такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно
будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу,
так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то
есть… но… Впрочем, я
так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
И наконец, мне кажется, мы
такие розные люди на вид… по многим обстоятельствам, что, у нас, пожалуй, и не может
быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам не верю, потому очень часто только
так кажется, что нет точек общих, а они очень
есть… это от лености людской происходит, что люди
так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти…
— Два слова-с: имеете вы хотя бы некоторое состояние? Или, может
быть, какие-нибудь занятия намерены предпринять? Извините, что я
так…
— Помилуйте, я ваш вопрос очень ценю и понимаю. Никакого состояния покамест я не имею и никаких занятий, тоже покамест, а надо бы-с. А деньги теперь у меня
были чужие, мне дал Шнейдер, мой профессор, у которого я лечился и учился в Швейцарии, на дорогу, и дал ровно вплоть,
так что теперь, например, у меня всего денег несколько копеек осталось. Дело у меня, правда,
есть одно, и я нуждаюсь в совете, но…
— Сейчас, когда я
был с поздравлением, дала. Я давно уже просил. Не знаю, уж не намек ли это с ее стороны, что я сам приехал с пустыми руками, без подарка, в
такой день, — прибавил Ганя, неприятно улыбаясь.
— Помню, помню, конечно, и
буду. Еще бы, день рождения, двадцать пять лет! Гм… А знаешь, Ганя, я уж,
так и
быть, тебе открою, приготовься. Афанасию Ивановичу и мне она обещала, что сегодня у себя вечером скажет последнее слово:
быть или не
быть!
Так смотри же, знай.
— Я ведь не отказываюсь. Я, может
быть, не
так выразился…
— Да и я, брат, слышал, — подхватил генерал. — Тогда же, после серег, Настасья Филипповна весь анекдот пересказывала. Да ведь дело-то теперь уже другое. Тут, может
быть, действительно миллион сидит и… страсть. Безобразная страсть, положим, но все-таки страстью пахнет, а ведь известно, на что эти господа способны, во всем хмелю!.. Гм!.. Не вышло бы анекдота какого-нибудь! — заключил генерал задумчиво.
Генерал
был удовлетворен. Генерал погорячился, но уж видимо раскаивался, что далеко зашел. Он вдруг оборотился к князю, и, казалось, по лицу его вдруг прошла беспокойная мысль, что ведь князь
был тут и все-таки слышал. Но он мгновенно успокоился, при одном взгляде на князя можно
была вполне успокоиться.
Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы
будете не один, а,
так сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в
такой столице, как Петербург.
Если же я вами
так интересуюсь, то у меня на ваш счет
есть даже некоторая цель; впоследствии вы ее узнаете.
— Если уж вы
так добры, — начал
было князь, — то вот у меня одно дело. Я получил уведомление…
Генерал вышел, и князь
так и не успел рассказать о своем деле, о котором начинал
было чуть ли не в четвертый раз.
—
Так вам нравится
такая женщина, князь? — спросил он его вдруг, пронзительно смотря на него. И точно будто бы у него
было какое чрезвычайное намерение.
И хотя он еще накануне предчувствовал, что
так именно и
будет сегодня по одному «анекдоту» (как он сам по привычке своей выражался), и уже засыпая вчера, об этом беспокоился, но все-таки теперь опять струсил.
Дочери подошли с ним поцеловаться; тут хотя и не сердились на него, но все-таки и тут
было тоже как бы что-то особенное.
Правда, генерал, по некоторым обстоятельствам, стал излишне подозрителен; но
так как он
был отец и супруг опытный и ловкий, то тотчас же и взял свои меры.
Собой она
была очень хороша, хотя и не
так эффектна.
Слух этот оказался потом не во всех подробностях верным: свадьба и тогда
была еще только в проекте, и все еще
было очень неопределенно, но в судьбе Настасьи Филипповны все-таки произошел с этого времени чрезвычайный переворот.
Тот изумился, начал
было говорить; но вдруг оказалось, почти с первого слова, что надобно совершенно изменить слог, диапазон голоса, прежние темы приятных и изящных разговоров, употреблявшиеся доселе с
таким успехом, логику, — всё, всё, всё!
Эта новая женщина, оказалось, во-первых, необыкновенно много знала и понимала, —
так много, что надо
было глубоко удивляться, откуда могла она приобрести
такие сведения, выработать в себе
такие точные понятия.
Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле все равно
будет, если он сейчас же и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому, что ей
так хочется, и что, следственно,
так и
быть должно, — «ну хоть для того, чтобы мне только посмеяться над тобой вволю, потому что теперь и я наконец смеяться хочу».
Так по крайней мере она выражалась; всего, что
было у ней на уме, она, может
быть, и не высказала.