Неточные совпадения
Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж
князь не подходил под разряд вседневных посетителей, и хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных
гостей, но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе
гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок
князя, очевидно не дававший ему покоя.
Казалось бы, разговор
князя был самый простой; но чем он был проще, тем и становился в настоящем случае нелепее, и опытный камердинер не мог не почувствовать что-то, что совершенно прилично человеку с человеком и совершенно неприлично
гостю с человеком.
Генерал чуть-чуть было усмехнулся, но подумал и приостановился; потом еще подумал, прищурился, оглядел еще раз своего
гостя с ног до головы, затем быстро указал ему стул, сам сел несколько наискось и в нетерпеливом ожидании повернулся к
князю. Ганя стоял в углу кабинета, у бюро, и разбирал бумаги.
Взгляд
князя был до того ласков в эту минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего
гостя; вся перемена взгляда совершилась в одно мгновение.
Он сначала отворил дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову. Просунувшаяся голова секунд пять оглядывала комнату; потом дверь стала медленно отворяться, вся фигура обозначилась на пороге, но
гость еще не входил, а с порога продолжал, прищурясь, рассматривать
князя. Наконец затворил за собою дверь, приблизился, сел на стул,
князя крепко взял за руку и посадил наискось от себя на диван.
— Э-эх! — проговорил
гость, взъерошив волосы и вздохнув, и стал смотреть в противоположный угол. — У вас деньги есть? — спросил он вдруг, обращаясь к
князю.
В дверях ему удалось как бы поправиться, натолкнувшись на одного входившего господина; пропустив этого нового и незнакомого
князю гостя в комнату, он несколько раз предупредительно подмигнул на него сзади и таким образом все-таки ушел не без апломба.
Таким образом, появление
князя произошло даже кстати. Возвещение о нем произвело недоумение и несколько странных улыбок, особенно когда по удивленному виду Настасьи Филипповны узнали, что она вовсе и не думала приглашать его. Но после удивления Настасья Филипповна выказала вдруг столько удовольствия, что большинство тотчас же приготовилось встретить нечаянного
гостя и смехом, и весельем.
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные слова, но был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить слова. Настасья Филипповна заметила это с удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за руку и повела к
гостям. Перед самым входом в гостиную
князь вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
Она представила
князя гостям, из которых большей половине он был уже известен. Тоцкий тотчас же сказал какую-то любезность. Все как бы несколько оживились, все разом заговорили и засмеялись. Настасья Филипповна усадила
князя подле себя.
В самый день переезда, состоявшегося уже к вечеру, вокруг него на террасе собралось довольно много
гостей: сперва пришел Ганя, которого
князь едва узнал, — так он за все это время переменился и похудел.
Первое неприятное впечатление Лизаветы Прокофьевны у
князя — было застать кругом него целую компанию
гостей, не говоря уже о том, что в этой компании были два-три лица ей решительно ненавистные; второе — удивление при виде совершенно на взгляд здорового, щеголевато одетого и смеющегося молодого человека, ступившего им навстречу, вместо умирающего на смертном одре, которого она ожидала найти.
Взаимное положение всех
гостей, собравшихся у
князя, мало-помалу определилось.
Князь, между прочим, слишком интересовался новым своим
гостем, сопровождавшим генерала; он ясно угадал в нем Евгения Павловича Радомского, о котором уже много слышал и не раз думал.
— Какие
гости? — спросил
князь.
Но
князь уже шел отворять дверь
гостям.
Вошло пять человек, четыре человека новых
гостей и пятый вслед за ними генерал Иволгин, разгоряченный, в волнении и в сильнейшем припадке красноречия. «Этот-то за меня непременно!» — с улыбкой подумал
князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо говорил с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит слушал и усмехался.
С
князем происходило то же, что часто бывает в подобных случаях с слишком застенчивыми людьми: он до того застыдился чужого поступка, до того ему стало стыдно за своих
гостей, что в первое мгновение он и поглядеть на них боялся.
Гости были всё знакомые
князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову, хотя
князь никого не звал, а про день своего рождения он и сам только что вспомнил нечаянно.
Затем стремглав побежала на кухню; там она готовила закуску; но и до прихода
князя, — только что на минуту могла оторваться от дела, — являлась на террасу и изо всех сил слушала горячие споры о самых отвлеченных и странных для нее вещах, не умолкавших между подпившими
гостями.
Но довольно, и не в том теперь дело, а в том, что не распорядиться ли нам, достопочтенный
князь, насчет приготовленной для
гостей закусочки?
— Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый
князь, — с яростию ухватился Лебедев, — так как вы сами изволите видеть, что это не шутка и так как половина ваших
гостей по крайней мере того же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!
Ипполит смотрел на смеющихся
гостей.
Князь заметил, что зубы его стучат, как в самом сильном ознобе.
Князь если не с особенным удивлением, то с чрезвычайным вниманием и любопытством следил за своим
гостем.
Князь высказал свою фразу из прописей в твердой уверенности, что она произведет прекрасное действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить душу такого человека и особенно в таком положении, как генерал. Во всяком случае, надо было отпустить такого
гостя с облегченным сердцем, и в том была задача.
Извинившись,
князь поспешил сесть, но как-то странно робея, точно
гость его был фарфоровый, а он поминутно боялся его разбить.
Но во всяком случае,
гость был благородно-развязен, хотя и со сдержанным достоинством; даже вначале обращался с
князем как бы с видом некоторого снисхождения, — именно так, как бывают иногда благородно-развязны иные гордые, но несправедливо обиженные люди.
Она заговорила нетерпеливо и усиленно сурово; в первый раз она заговорила об этом «вечере». Для нее тоже мысль о
гостях была почти нестерпима; все это заметили. Может быть, ей и ужасно хотелось бы поссориться за это с родителями, но гордость и стыдливость помешали заговорить.
Князь тотчас же понял, что и она за него боится (и не хочет признаться, что боится), и вдруг сам испугался.
Когда же вечером, в девять часов,
князь явился в гостиную Епанчиных, уже наполненную
гостями, Лизавета Прокофьевна тотчас же начала расспрашивать его о больном, с участием и подробно, и с важностью ответила Белоконской на ее вопрос: «Кто таков больной и кто такая Нина Александровна?»
Князю это очень понравилось.
Князь отвечал всем так просто и радушно, и в то же время с таким достоинством, с такою доверчивостью к порядочности своих
гостей, что нескромные вопросы затихли сами собой.