Неточные совпадения
Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был
в России, с лишком четыре
года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или Виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог.
— Истинная правда! — ввязался
в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого
в подьячестве чиновника,
лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все русские силы даром к себе переводят!
— О, как вы
в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент, тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал, да два почти
года там на свой счет содержал.
Да и
летами генерал Епанчин был еще, как говорится,
в самом соку, то есть пятидесяти шести
лет и никак не более, что во всяком случае составляет возраст цветущий, возраст, с которого, по-настоящему, начинается истинная жизнь.
Еще
в очень молодых
летах своих генеральша умела найти себе, как урожденная княжна и последняя
в роде, а может быть и по личным качествам, некоторых очень высоких покровительниц.
В эти последние
годы подросли и созрели все три генеральские дочери — Александра, Аделаида и Аглая.
Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие
годы, и обнаружилось это только
в самое последнее время, да и то нечаянно.
— Да четыре
года. Впрочем, я все на одном почти месте сидел,
в деревне.
Я и не думал, чтоб от страху можно было заплакать не ребенку, человеку, который никогда не плакал, человеку
в сорок пять
лет.
Я
года четыре
в России не был, с лишком; да и что я выехал: почти не
в своем уме!
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы
в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам
лет, князь?
Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды
в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими болезнями, имеет заведение
в Швейцарии,
в кантоне Валлийском, лечит по своей методе холодною водой, гимнастикой, лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берется вообще за духовное развитие; что Павлищев отправил его к нему
в Швейцарию,
лет назад около пяти, а сам два
года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений; что Шнейдер держал и долечивал его еще
года два; что он его не вылечил, но очень много помог; и что, наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь
в Россию.
Правда, характер весьма часто не слушался и не подчинялся решениям благоразумия; Лизавета Прокофьевна становилась с каждым
годом всё капризнее и нетерпеливее, стала даже какая-то чудачка, но так как под рукой все-таки оставался весьма покорный и приученный муж, то излишнее и накопившееся изливалось обыкновенно на его голову, а затем гармония
в семействе восстановлялась опять, и всё шло как не надо лучше.
Наконец, уж одно то, что с каждым
годом, например, росло
в геометрической прогрессии их состояние и общественное значение; следственно, чем более уходило время, тем более выигрывали и дочери, даже как невесты.
Лет пять спустя, однажды, Афанасий Иванович, проездом, вздумал заглянуть
в свое поместье и вдруг заметил
в деревенском своем доме,
в семействе своего немца, прелестного ребенка, девочку
лет двенадцати, резвую, милую, умненькую и обещавшую необыкновенную красоту;
в этом отношении Афанасий Иванович был знаток безошибочный.
Ровно чрез четыре
года это воспитание кончилось; гувернантка уехала, а за Настей приехала одна барыня, тоже какая-то помещица и тоже соседка господина Тоцкого по имению, но уже
в другой, далекой губернии, и взяла Настю с собой, вследствие инструкции и полномочия от Афанасия Ивановича.
Дело
в том, что Афанасию Ивановичу
в то время было уже около пятидесяти
лет, и человек он был
в высшей степени солидный и установившийся.
В последние два
года он часто удивлялся изменению цвета лица Настасьи Филипповны; она становилась ужасно бледна и — странно — даже хорошела от этого.
Прошло уже пять
лет петербургской жизни, и, разумеется,
в такой срок многое определилось.
Некоторое время,
в первые два
года, он стал было подозревать, что Настасья Филипповна сама желает вступить с ним
в брак, но молчит из необыкновенного тщеславия и ждет настойчиво его предложения.
На интерес тоже не поддавалась, даже на очень крупный, и хотя приняла предложенный ей комфорт, но жила очень скромно и почти ничего
в эти пять
лет не скопила.
Во всяком случае, она ни
в чем не считает себя виновною, и пусть бы лучше Гаврила Ардалионович узнал, на каких основаниях она прожила все эти пять
лет в Петербурге,
в каких отношениях к Афанасию Ивановичу, и много ли скопила состояния.
— Последнюю похвальную мысль я еще
в моей «Хрестоматии», когда мне двенадцать
лет было, читала, — сказала Аглая.
— Насчет жизни
в тюрьме можно еще и не согласиться, — сказал князь, — я слышал один рассказ человека, который просидел
в тюрьме
лет двенадцать; это был один из больных у моего профессора и лечился.
Мари была ее дочь,
лет двадцати, слабая и худенькая; у ней давно начиналась чахотка, но она все ходила по домам
в тяжелую работу наниматься поденно, — полы мыла, белье, дворы обметала, скот убирала.
«Вот кто была причиной смерти этой почтенной женщины» (и неправда, потому что та уже два
года была больна), «вот она стоит пред вами и не смеет взглянуть, потому что она отмечена перстом божиим; вот она босая и
в лохмотьях, — пример тем, которые теряют добродетель!
В последний
год я даже почти помирился с Тибо и с пастором.
Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, — обратился он вдруг к генеральше, — про ваше лицо уж мне не только кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок, во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном, несмотря на то что вы
в таких
летах.
Варвара Ардалионовна была девица
лет двадцати трех, среднего роста, довольно худощавая, с лицом не то чтобы очень красивым, но заключавшим
в себе тайну нравиться без красоты и до страсти привлекать к себе.
Это был господин
лет тридцати, не малого роста, плечистый, с огромною, курчавою, рыжеватою головой. Лицо у него было мясистое и румяное, губы толстые; нос широкий и сплюснутый, глаза маленькие, заплывшие и насмешливые, как будто беспрерывно подмигивающие.
В целом все это представлялось довольно нахально. Одет он был грязновато.
Новый господин был высокого роста,
лет пятидесяти пяти, или даже поболее, довольно тучный, с багрово-красным, мясистым и обрюзглым лицом, обрамленным густыми седыми бакенбардами,
в усах, с большими, довольно выпученными глазами.
— Да; двадцать
лет; двадцать
лет и три месяца. Вместе учились; я прямо
в военную…
Ему случалось бывать прежде и
в очень хорошем обществе, из которого он был исключен окончательно всего только
года два-три назад.
— Два
года назад, да! без малого, только что последовало открытие новой — ской железной дороги, я (и уже
в штатском пальто), хлопоча о чрезвычайно важных для меня делах по сдаче моей службы, взял билет,
в первый класс: вошел, сижу, курю.
Но тут сам сатана и подвертел: светло-голубая оказалась англичанка, гувернантка, или даже какой-то там друг дома у княгини Белоконской, а которая
в черном платье, та была старшая из княжон Белоконских, старая дева
лет тридцати пяти.
У Гани
в глазах помутилось, и он, совсем забывшись, изо всей силы замахнулся на сестру. Удар пришелся бы ей непременно
в лицо. Но вдруг другая рука остановила на
лету Ганину руку.
Я первый раз, может быть,
в целые два
года по сердцу говорю.
В эту минуту
в отворенные двери выглянуло из комнат еще одно лицо, по-видимому, домашней экономки, может быть, даже гувернантки, дамы
лет сорока, одетой
в темное платье. Она приблизилась с любопытством и недоверчивостью, услышав имена генерала Иволгина и князя Мышкина.
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит
в судьбе всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»: надейся на Иволгина как на стену, вот как говорили еще
в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот только по дороге на минутку зайти
в один дом, где отдыхает душа моя, вот уже несколько
лет, после тревог и испытаний…
Коля вошел первый. Какая-то дама, сильно набеленная и нарумяненная,
в туфлях,
в куцавейке и с волосами, заплетенными
в косички,
лет сорока, выглянула из дверей, и сюрприз генерала неожиданно лопнул. Только что дама увидала его, как немедленно закричала...
В эти пять
лет ее петербургской жизни было одно время, вначале, когда Афанасий Иванович особенно не жалел для нее денег; он еще рассчитывал тогда на ее любовь и думал соблазнить ее, главное, комфортом и роскошью, зная, как легко прививаются привычки роскоши и как трудно потом отставать от них, когда роскошь мало-помалу обращается
в необходимость.
Это было третьего
года, на даче у Семена Ивановича Ищенка,
в воскресенье.
Но главное, тем отличалась, что некогда имела многочисленнейшее семейство и родных; но одни
в течение жизни перемерли, другие разъехались, третьи о старухе позабыли, а мужа своего
лет сорок пять тому назад схоронила.
Без сомнения, я виноват, и хоть и смотрю уже давным-давно на свой поступок, по отдаленности
лет и по изменению
в натуре, как на чужой, но тем не менее продолжаю жалеть.
Разумеется, тут одно оправдание: что поступок
в некотором роде психологический, но все-таки я не мог успокоиться, покамест не завел,
лет пятнадцать назад, двух постоянных больных старушонок, на свой счет,
в богадельне, с целью смягчить для них приличным содержанием последние дни земной жизни.
Случилось тому назад
лет около двадцати; я заехал тогда
в деревню к Платону Ордынцеву.
Что я
в театре-то Французском,
в ложе, как неприступная добродетель бельэтажная сидела, да всех, кто за мною гонялись пять
лет, как дикая бегала, и как гордая невинность смотрела, так ведь это всё дурь меня доехала!
И за что я моих пять
лет в этой злобе потеряла!
С
год тому назад у него умерли почти
в один и тот же месяц два его единственные сына.
Я десять
лет в тюрьме просидела, теперь мое счастье!