Неточные совпадения
Я простился с Акимом Акимычем и, узнав, что мне можно воротиться в острог, взял конвойного и
пошел домой. Народ
уже сходился. Прежде всех возвращаются с работы работающие на уроки. Единственное средство заставить арестанта работать усердно, это — задать ему урок. Иногда уроки задаются огромные, но все-таки они кончаются вдвое скорее, чем если б заставили работать вплоть до обеденного барабана. Окончив урок, арестант беспрепятственно
шел домой, и
уже никто его не останавливал.
Разумеется, заготовленное вино скоро пропивается; тогда гуляка
идет к другим целовальникам, которые
уже поджидают его, и пьет до тех пор, пока не пропивает всего до копейки.
Скажут ему что-нибудь, почти всегда в насмешку (над ним и его товарищами таки часто посмеивались), — он, не сказав ни слова, поворотится и
идет в другую казарму; а иногда, если
уж очень просмеют его, покраснеет.
Идет он
уже тысячи полторы верст, разумеется без копейки денег, потому что у Сушилова никогда не может быть ни копейки, —
идет изнуренный, усталый, на одном казенном продовольстве, без сладкого куска хоть мимоходом, в одной казенной одежде, всем прислуживая за жалкие медные гроши.
Эти сигарочницы она склеила для нас сама из картона (
уж бог знает как они были склеены), оклеила их цветной бумажкой, точно такою же, в какую переплетаются краткие арифметики для детских школ (а может быть, и действительно на оклейку
пошла какая-нибудь арифметика).
Спокойно выслушав арестантов, он объявил, что дает на урок вынуть еще четыре кокоры, но так, чтоб
уж они не ломались, а целиком, да сверх того отделил разобрать значительную часть барки, с тем, что тогда
уж можно будет
идти домой.
Назначено было
идти после обеда, и в эти послеобеда
уже не было работы.
Плачет: «Я, говорит, за тобой, куда тебя сошлют,
пойду; всё для тебя покину!» Я
уж думал всей жизни моей тут решиться: так она меня тогда разжалобила.
Разве не видишь, подлец, что перед зерцалом [Зерцало — эмблема правосудия в виде трехгранной призмы с указами Петра I о соблюдении законов, устанавливавшаяся в судебных учреждениях.] сидишь!» Ну, тут,
уж и
пошло по-другому; по-новому стали судить, да за все вместе и присудили: четыре тысячи, да сюда в особое отделение.
— Так
уж я вот опомнясь и
послал моим родичам отсюда слезницу: авось деньжонок пришлют. Потому, говорили, я против родителев моих
шел. Неуважительный был. Вот
уж седьмой год, как
послал.
Меня отметили в книге, и во втором часу, когда
уже все наши отправились из острога на послеобеденную работу, я
пошел в госпиталь.
Он давно
уже был болен, и давно бы пора ему было
идти лечиться; но он с каким-то упорным и совершенно ненужным терпеньем преодолевал себя, крепился и только на праздниках ушел в госпиталь, чтоб умереть в три недели от ужасной чахотки; точно сгорел человек.
Помню, эти слова меня точно пронзили… И для чего он их проговорил и как пришли они ему в голову? Но вот труп стали поднимать, подняли вместе с койкой; солома захрустела, кандалы звонко, среди всеобщей тишины, брякнули об пол… Их подобрали. Тело понесли. Вдруг все громко заговорили. Слышно было, как унтер-офицер,
уже в коридоре,
посылал кого-то за кузнецом. Следовало расковать мертвеца…
Так меня еще два раза потом выводили, и
уж злились они, очень на меня злились, а я их еще два раза надул; третью тысячу только одну прошел, обмер, а как
пошел четвертую, так каждый удар, как ножом по сердцу, проходил, каждый удар за три удара
шел, так больно били!
— Бывало,
идешь этта, братцы, — рассказывает какой-нибудь арестантик, и все лицо его улыбается от воспоминания, —
идешь, а он
уж сидит себе под окошком в халатике, чай пьет, трубочку покуривает. Снимешь шапку.
Если назначенное по преступлению число ударов большое, так что арестанту всего разом не вынести, то делят ему это число на две, даже на три части, судя по тому, что скажет доктор во время
уже самого наказания, то есть может ли наказуемый продолжать
идти сквозь строй дальше, или это будет сопряжено с опасностью для его жизни.
И закурил же он у нас, парень! Да так, что земля стоном стоит, по городу-то гул
идет. Товарищей понабрал, денег куча, месяца три кутил, все спустил. «Я, говорит, бывало, как деньги все покончу, дом спущу, все спущу, а потом либо в наемщики, либо бродяжить
пойду!» С утра, бывало, до вечера пьян, с бубенчиками на паре ездил. И
уж так его любили девки, что ужасти. На торбе хорошо играл.
— А она-то, знать, после меня встала и тоже домой
пошла. Так ее за сто шагов
уж от того места потом нашли.
Вслед за ним
шел наш унтер-офицер, очевидно
уже успевший получить страшнейшую распеканцию и ожидавший еще вдесятеро больше; за ним конвойные, три или четыре человека, не более.
В тот же вечер, то есть в самый день претензии, возвратясь с работы, я встретился за казармами с Петровым. Он меня
уж искал. Подойдя ко мне, он что-то пробормотал, что-то вроде двух-трех неопределенных восклицаний, но вскоре рассеянно замолчал и машинально
пошел со мной рядом. Всё это дело еще больно лежало у меня на сердце, и мне показалось, что Петров мне кое-что разъяснит.
Поработав с час, Куликов и А-в сказали Шилкину, что
пойдут в мастерскую, во-первых, чтоб повидать кого-то, а во-вторых, кстати
уж и захватят какой-то инструмент, который оказался в недостаче.
Но он куражился и громко говорил в госпитале, что
уж теперь он на все
пошел, на все готов и не то еще сделает.
Но
уже конвойный с ружьем не сопровождал нас: мы
пошли с унтер-офицером.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да
уж попробовать не куды
пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Второй месяц
пошел, как
уже из Питера!
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь,
уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович
идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После
уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там
уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр…
пошел писать.
Бобчинский. А я так думаю, что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то
уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал?
Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!