Неточные совпадения
А в каторге можно
было даже иметь и
вино.
Были целовальники, торговавшие
вином и быстро обогащавшиеся.
В остроге
было много пришедших за контрабанду, и потому нечего удивляться, каким образом, при таких осмотрах и конвоях, в острог проносилось
вино.
Но он
был с западной границы, пришел за контрабанду и, разумеется, не мог утерпеть и пустился проносить
вино.
— Да и оба хороши! Один за фунт хлеба в острог пришел, а другой — крыночная блудница, […крыночная блудница… — Прозвище тех, кто попал в Сибирь за пустяковую
вину.] у бабы простокишу
поел, […простокишу
поел… — Бежал из острога и тут же
был пойман.] за то и кнута хватил.
Он вполне сознавал, что поступил неправильно, говорил мне, что знал об этом и перед расстрелянием князька, знал, что мирного должно
было судить по законам; но, несмотря на то, что знал это, он как будто никак не мог понять своей
вины настоящим образом...
Оно очень хорошо знало, что не позволь
вина, так
будет и хуже.
У него
есть несколько денег для начала, и он решается торговать
вином: предприятие смелое, требующее большого риску.
Докладывают майору, капитал секут, и секут больно,
вино отбирается в казну, и контрабандист принимает все на себя, не выдавая антрепренера, но, заметим себе, не потому, чтоб гнушался доноса, а единственно потому, что донос для него невыгоден: его бы все-таки высекли; всё утешение
было бы в том, что их бы высекли обоих.
Тот подает ему сначала
вино, по возможности чистое, то
есть всего только два раза разбавленное; но по мере отпивания из бутылки все отпитое немедленно добавляется водой.
Разумеется, заготовленное
вино скоро пропивается; тогда гуляка идет к другим целовальникам, которые уже поджидают его, и
пьет до тех пор, пока не пропивает всего до копейки.
Он торговал
вином и
был в остроге одним из самых зажиточных целовальников.
Я не мог узнать потом,
было ли это известие о покраже
вина справедливое или кстати придуманное, нам во спасение.
Он до того заробел, что накануне наказания решился
выпить крышку
вина, настояв в нем нюхательного табаку. […накануне наказания решился
выпить крышку
вина, настояв в нем нюхательного табаку.
Оно проносится еще задолго до срока, добывается за большие деньги, и подсудимый скорее
будет полгода отказывать себе в самом необходимом, но скопит нужную сумму на четверть штофа
вина, чтоб
выпить его за четверть часа до наказания.
Бедный малый,
выпив свою крышку
вина, действительно тотчас же сделался болен; с ним началась рвота с кровью, и его отвезли в госпиталь почти бесчувственного.
Осипа почти всегда выбирали, и почти несколько лет сряду он постоянно
был стряпкой и отказывался иногда только на время, когда его уж очень забирала тоска, а вместе с тем и охота проносить
вино.
Это
был тот самый контрабандист, высокий, здоровый малый, о котором уже я упоминал; трус до всего, особенно до розог, смирный, безответный, ласковый со всеми, ни с кем никогда не поссорившийся, но который не мог не проносить
вина, несмотря на всю свою трусость, по страсти к контрабанде.
Михайлов заговаривает с Сушиловым, сходится, даже дружится и, наконец, на каком-нибудь этапе
поит его
вином.
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать
вина, то
есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы
будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то
есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то
есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
— Карантин — огороженное здание, где содержались арестанты, изолированные по каким-либо причинам от остальных; шпунты (нем. Spund) — затычки, которыми закрывали бочки с неперебродившим
вином,
пить шпунты —
пить прямо из бочки; играть на белендрясе — играть пальцами на губах, в переносном смысле — пустословить.] так что я не успел, братцы, настоящим образом в Москве разбогатеть.
— И пресмешной же тут
был один хохол, братцы, — прибавил он вдруг, бросая Кобылина и обращаясь ко всем вообще. — Рассказывал, как его в суде порешили и как он с судом разговаривал, а сам заливается-плачет; дети, говорит, у него остались, жена. Сам матерой такой, седой, толстый. «Я ему, говорит, бачу: ни! А
вин, бисов сын, всё пишет, всё пишет. Ну, бачу соби, да щоб ты здох, а я б подывився! А
вин всё пишет, всё пишет, да як писне!.. Тут и пропала моя голова!» Дай-ка, Вася, ниточку; гнилые каторжные.
Целовальник с некоторым уважением к требователю и с оттенком презрения к экспансивному другу, потому что тот
пьет не на свои, а его потчуют, достает и наливает чашку
вина.
— Ну чего рюмишь,
вино расплескал! Честь ведут да дают, так
пей! — кричит целовальник на экспансивного друга, — не до завтра над тобой стоять!
— Да и
выпью, чего кричишь! С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и с легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. —
Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет! — Он
выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много
вина подымал, — заметил он с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и ни к кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
Этот больной
был чахоточный, лежавший напротив меня по фамильи Устьянцев, из подсудимых солдат, тот самый, который, испугавшись наказания,
выпил крышку
вина, крепко настояв в нем табаку, и тем нажил себе чахотку; о нем я уже упоминал как-то прежде.
Черты лица его
были какие-то одеревенелые;
ел он мало, все больше хлебушка; никогда-то он не купил ни одного калача, ни шкалика
вина; да вряд ли у него и
были когда-нибудь деньги, вряд ли даже он умел и считать.
Мне кажется, если б ему очень захотелось
выпить шкалик
вина и если б шкалик можно
было получить не иначе, как зарезав кого-нибудь, то он бы непременно зарезал, если б только это можно
было сделать втихомолку, чтоб никто не узнал.