Неточные совпадения
Обедают не вместе, а
как попало,
кто раньше пришел; да и кухня не вместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть и заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был один товарищ, так же,
как и я, из дворян. [Со мной был один товарищ, так же,
как и я, из дворян. — Это был сосланный вместе с Достоевским в Омск на четыре года поэт-петрашевец С. Ф. Дуров (1816–1869).]
Был всегда тих, ни с
кем никогда не ссорился и избегал ссор, но
как будто от презрения к другим,
как будто считая себя выше всех остальных; говорил очень мало и был как-то преднамеренно несообщителен.
Именно: что все не арестанты,
кто бы они ни были, начиная с непосредственно имеющих связь с арестантами,
как то: конвойных, караульных солдат, до всех вообще, имевших хоть какое-нибудь дело с каторжным бытом, — как-то преувеличенно смотрят на арестантов.
— Я и вправду, братцы, изнеженный человек, — отвечал с легким вздохом Скуратов,
как будто раскаиваясь в своей изнеженности и обращаясь ко всем вообще и ни к
кому в особенности, — с самого сызмалетства на черносливе да на пампрусских булках испытан (то есть воспитан. Скуратов нарочно коверкал слова), родимые же братцы мои и теперь еще в Москве свою лавку имеют, в прохожем ряду ветром торгуют, купцы богатеющие.
— И
кто догадался ломать эту барку? — промолвил один
как бы про себя, ни к
кому, впрочем, не обращаясь. — Щепок, что ль, захотелось?
Тут, положим, тоже жизнь — острожная, каторжная; но
кто бы ни был каторжник и на
какой бы срок он ни был сослан, он решительно, инстинктивно не может принять свою судьбу за что-то положительное, окончательное, за часть действительной жизни.
— Взбудоражил, наконец, я моих хохлов, потребовали майора. А я еще с утра у соседа жулик [Нож. (Примеч. автора.)] спросил, взял да и спрятал, значит, на случай. Рассвирепел майор. Едет. Ну, говорю, не трусить, хохлы! А у них уж душа в пятки ушла; так и трясутся. Вбежал майор; пьяный. «
Кто здесь!
Как здесь! Я царь, я и бог!»
Всякий,
кто бы он ни был и
как бы он ни был унижен, хоть и инстинктивно, хоть бессознательно, а все-таки требует уважения к своему человеческому достоинству.
Вообще настроение дошло до какой-то щепетильности и раздражительной нетерпимости, и
кто нарушал общий тон, хоть бы невзначай, того осаживали с криком и бранью и сердились на него
как будто за неуважение к самому празднику.
— Да и выпью, чего кричишь! С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и с легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. — Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет! — Он выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много вина подымал, — заметил он с серьезною важностью, обращаясь
как будто ко всем и ни к
кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
«Ведь
кто знает, — думали и говорили у нас про себя и между собою, — пожалуй, и самое высшее начальство узнает; придут и посмотрят; увидят тогда,
какие есть арестанты.
Вот один подталкивает товарища и наскоро сообщает ему свои впечатления, даже не заботясь и, пожалуй, не видя,
кто стоит подле него; другой, при какой-нибудь смешной сцене, вдруг с восторгом оборачивается к толпе, быстро оглядывает всех,
как бы вызывая всех смеяться, машет рукой и тотчас же опять жадно обращается к сцене.
Кем первоначально заведен был этот порядок — не знаю; знаю только, что настоящего порядка в этом не было никакого и что никогда вся бесполезная сушь формалистики не выказывалась крупнее,
как, например, в этом случае.
И уж, разумеется, они понимали, что больному,
кто бы он ни был, арестант ли, нет ли, нужен такой же, например, свежий воздух,
как и всякому другому больному, даже самого высшего чина.
«Меня за все били, Александр Петрович, — говорил он мне раз, сидя на моей койке, под вечер, перед огнями, — за все про все, за что ни попало, били лет пятнадцать сряду, с самого того дня,
как себя помнить начал, каждый день по нескольку раз; не бил,
кто не хотел; так что я под конец уж совсем привык».
Прибавлю к этому одно: удивлялся я всегда тому необыкновенному добродушию, тому беззлобию, с которым рассказывали все эти битые о том,
как их били, и о тех,
кто их бил.
Кто испытал раз эту власть, это безграничное господство над телом, кровью и духом такого же,
как сам, человека, так же созданного, брата по закону Христову;
кто испытал власть и полную возможность унизить самым высочайшим унижением другое существо, носящее на себе образ божий, тот уже поневоле как-то делается не властен в своих ощущениях.
Если в нашей палате не было у
кого купить, посылали сторожа в другую арестантскую палату, а нет — так и в солдатские палаты, в «вольные»,
как у нас говорили.
Оказался он очень смирным малым, ни с
кем не заговаривал и сидел,
как будто что-то обдумывая.
Исправник прямо ко мне: «Ты
кто таков?» Так и зарычал,
как из бочки.
Салфет вашей милости, чисто ходишь, где берешь, дай подписку, с
кем живешь!» — да только и сказал; а она
как посмотрела на меня, такие у ней большие глаза-то были, а сама похудела,
как щепка.
Я тогда
как вышел ко всем: «Ну, говорю, встречу теперь Фильку Морозова — и не жить ему больше на свете!» А старики, так те уж
кому молиться-то не знают: мать-то чуть в ноги ей не упала, воет.
С четверть часа идут расспросы:
кто именно,
какой генерал,
какого чину и старше ли здешних генералов?
Сошедший с ума, зачитавшийся Библии арестант, о котором я уже упоминал и который бросился с кирпичом на майора, вероятно тоже был из отчаявшихся, из тех,
кого покинула последняя надежда; а так
как совершенно без надежды жить невозможно, то он и выдумал себе исход в добровольном, почти искусственном мученичестве.
И
кто знает,
какой психологический процесс совершился тогда в душе его!
—
Кто сердится? — спросил он,
как бы очнувшись.
Жаждешь, бывало, хоть какого-нибудь живого слова, хоть желчного, хоть нетерпеливого, хоть злобы какой-нибудь: мы бы уж хоть позлились на судьбу нашу вместе; а он молчит, клеит свои фонарики или расскажет о том,
какой у них смотр был в таком-то году, и
кто был начальник дивизии, и
как его звали по имени и отчеству, и доволен был он смотром или нет, и
как застрельщикам сигналы были изменены и проч.
Кто знает,
как они сговорились и
какие у них были надежды; но уж, верно, надежды их выходили из обыкновенной рутины сибирского бродяжничества.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери
кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что такое значит «прикажете принять».
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом
каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький —
как его узнаешь,
кто он?
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй,
кто там?