Тот, кто сидел теперь напротив господина Голядкина,
был — ужас господина Голядкина,
был — стыд господина Голядкина,
был — вчерашний кошмар господина Голядкина, одним словом
был сам господин Голядкин, — не тот господин Голядкин, который сидел теперь
на стуле с разинутым ртом и с застывшим пером в руке; не тот, который служил в качестве помощника своего столоначальника; не тот, который любит стушеваться и зарыться в толпе; не тот, наконец, чья походка ясно выговаривает: «не троньте меня, и я вас трогать не
буду», или: «не троньте меня, ведь я вас не затрогиваю», — нет, это
был другой господин Голядкин, совершенно другой, но вместе с тем и совершенно похожий
на первого, — такого же роста, такого же
склада, так же одетый, с такой же лысиной, — одним словом, ничего, решительно ничего не
было забыто для совершенного сходства, так что если б взять да поставить их рядом, то никто, решительно никто не взял бы
на себя определить, который именно настоящий Голядкин, а который поддельный, кто старенький и кто новенький, кто оригинал и кто копия.