Неточные совпадения
— Милостивый государь, — произнес, наконец, наш
герой, стараясь говорить
почти шепотом и не глядя на своего приятеля, — мы, кажется, идем по разным дорогам… Я даже уверен
в этом, — сказал он, помолчав немножко. — Наконец, я уверен, что вы меня поняли совершенно, — довольно строго прибавил он
в заключение.
В дверях
в соседнюю комнату,
почти прямо за спиною конторщика и лицом к господину Голядкину,
в дверях, которые между прочим
герой наш принимал доселе за зеркало, стоял один человечек, — стоял он, стоял сам господин Голядкин, — не старый господин Голядкин, не
герой нашей повести, а другой господин Голядкин, новый господин Голядкин.
Но вдруг, и
почти в то самое мгновение, как
герой наш заключал это все, какой-то неосторожный толчок переменил весь смысл дела.
Сильно соблазнял его, мимоходом сказать, тот самый уголок
в сенях квартиры Олсуфья Ивановича, где прежде еще,
почти в начале сей правдивой истории, выстоял свои два часа наш
герой, между шкафом и старыми ширмами, между всяким домашним и ненужным дрязгом, хламом и рухлядью.
Все заволновалось, все зашумело, все ринулись к дверям первой залы;
героя нашего
почти вынесли на руках, причем твердосердый советник
в парике очутился бок о бок с господином Голядкиным.
Неточные совпадения
Тут был и Викентьев. Ему не сиделось на месте, он вскакивал, подбегал к Марфеньке, просил дать и ему
почитать вслух, а когда ему давали, то он вставлял
в роман от себя целые тирады или читал разными голосами. Когда говорила угнетенная героиня, он читал тоненьким, жалобным голосом, а за
героя читал своим голосом, обращаясь к Марфеньке, отчего та поминутно краснела и делала ему сердитое лицо.
Леонтий был классик и безусловно
чтил все, что истекало из классических образцов или что подходило под них. Уважал Корнеля, даже чувствовал слабость к Расину, хотя и говорил с усмешкой, что они заняли только тоги и туники, как
в маскараде, для своих маркизов: но все же
в них звучали древние имена дорогих ему
героев и мест.
На этой исторической почве быстро создалось и то настоящее,
героем которого был действительный, невымышленный Сергей Привалов, сидевший
в рублевом номере и виденный
почти всеми.
Тут прибавлю еще раз от себя лично: мне
почти противно вспоминать об этом суетном и соблазнительном событии,
в сущности же самом пустом и естественном, и я, конечно, выпустил бы его
в рассказе моем вовсе без упоминовения, если бы не повлияло оно сильнейшим и известным образом на душу и сердце главного, хотя и будущего
героя рассказа моего, Алеши, составив
в душе его как бы перелом и переворот, потрясший, но и укрепивший его разум уже окончательно, на всю жизнь и к известной цели.
От него есть избавленье только
в двух крайних сортах нравственного достоинства: или
в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких
героев мошенничества чрезвычайно мало,
почти что не попадается
в европейских землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.