Неточные совпадения
Все дело состояло вот в чем: почти уже тому две недели (по-настоящему он
не помнил, но, кажется, было две недели),
как встретил он в первый раз, на улице, где-то на углу Подьяческой и Мещанской, одного господина с крепом на шляпе.
Гость зашевелился, улыбнулся и начал осторожно: «Сколько я вижу, вас, прежде всего, даже поражает, что я пришел в такой час и — при особенных таких обстоятельствах-с… Так что,
помня все прежнее и то,
как мы расстались-с, — мне даже теперь странно-с… А впрочем, я даже и
не намерен был заходить-с, и если уж так вышло, то — нечаянно-с…»
—
Как не помнить, все помню-с…
— Ведь вы ее знаете, помните-с, она много высказывать
не любила, но зато
как прощалась с нею на смертном одре… тут-то вот все и высказалось-с!
И вот я вам сказал сейчас «на смертном одре-с»; а меж тем вдруг, за день уже до смерти, волнуется, сердится, — говорит, что ее лекарствами залечить хотят, что у ней одна только простая лихорадка, и оба наши доктора ничего
не смыслят, и
как только вернется Кох (
помните, штаб-лекарь-то наш, старичок), так она через две недели встанет с постели!
— Убир-райтесь вы к черту, — завопил вдруг
не своим голосом Вельчанинов, точно
как бы что сорвалось в нем, — убир-райтесь с вашею подпольною дрянью, сам вы подпольная дрянь — пугать меня вздумал — мучитель ребенка, — низкий человек, — подлец, подлец, подлец! — выкрикивал он, себя
не помня и задыхаясь на каждом слове.
Не помня себя, он занес свой страшный кулак над головою Павла Павловича. Еще мгновение — и он, может быть, убил бы его одним ударом; дамы взвизгнули и отлетели прочь, но Павел Павлович
не смигнул даже глазом. Какое-то исступление самой зверской злобы исказило ему все лицо.
— Ну да, ну да, — улыбался Павел Павлович,
как бы ободренный чрезвычайным удивлением Вельчанинова, — тот самый, вот еще
помните, когда вы тогда шли с ним и разговаривали, а я глядел на вас и стоял напротив; я тогда выжидал, чтобы к нему подойти после вас. Назад лет двадцать вместе даже служили-с, а тогда, когда я подойти хотел после вас-с, у меня еще
не было мысли. Теперь только внезапно пришла, с неделю назад-с.
— Они
помнят, они помнят-с,
как вы были, — радостно подхватил Павел Павлович, — только вы семейства
не могли тогда увидеть-с; а сам он помнит-с и вас уважает. Я им почтительно об вас говорил.
Он
не помнил себя от злобы. Раздался опять сильнейший удар грома; ослепительно сверкнула молния, и дождь пролился
как из ведра. Павел Павлович встал и запер отворенное окно.
— Давеча он вас спрашивает: «
Не боитесь ли грому» — хи-хи! Вельчанинов грому боится! У Кобыльникова —
как это — у Кобыльникова… А про пятьдесят-то лет — а? Помните-с? — ехидничал Павел Павлович.
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читать молитву,
не помню какую… Да, батюшка, видал я много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец… ну, да Бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?
Ее тонкие брови вдруг сдвинулись, глаза в упор остановились на мне с грозным и притягивающим выражением, зрачки увеличились и посинели. Мне тотчас же вспомнилась виденная мною в Москве, в Третьяковской галерее, голова Медузы — работа уж
не помню какого художника. Под этим пристальным, странным взглядом меня охватил холодный ужас сверхъестественного.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен
помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут
не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо,
какого в хорошем обществе никогда
не услышишь.
И точно: час без малого // Последыш говорил! // Язык его
не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, // Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый,
как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик
поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков
не думала, //
Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Софья. Вижу,
какая разница казаться счастливым и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка,
как можно человеку все
помнить одного себя? Неужели
не рассуждают, чем один обязан другому? Где ж ум, которым так величаются?
В прошлом году, зимой —
не помню,
какого числа и месяца, — быв разбужен в ночи, отправился я, в сопровождении полицейского десятского, к градоначальнику нашему, Дементию Варламовичу, и, пришед, застал его сидящим и головою то в ту, то в другую сторону мерно помавающим.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив?
Как я
помню беседку и диван! Да смотри же, ничего
не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.