Неточные совпадения
Он долго потом рассказывал, в виде характерной
черты, что когда
он заговорил
с Федором Павловичем о Мите, то тот некоторое время имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у
него есть где-то в доме маленький сын.
Была в
нем одна лишь
черта, которая во всех классах гимназии, начиная
с низшего и даже до высших, возбуждала в
его товарищах постоянное желание подтрунить над
ним, но не из злобной насмешки, а потому, что это было
им весело.
— Верю, потому что ты сказал, но
черт вас возьми опять-таки
с твоим братом Иваном! Не поймете вы никто, что
его и без Катерины Ивановны можно весьма не любить. И за что я
его стану любить,
черт возьми! Ведь удостоивает же
он меня сам ругать. Почему же я
его не имею права ругать?
— Жаль.
Черт возьми, что б я после того сделал
с тем, кто первый выдумал Бога! Повесить
его мало на горькой осине.
— Э,
черт! — вскинулся вдруг Иван Федорович
с перекосившимся от злобы лицом. — Что ты все об своей жизни трусишь! Все эти угрозы брата Дмитрия только азартные слова и больше ничего. Не убьет
он тебя; убьет, да не тебя!
— Да
черт вас дери всех и каждого! — завопил
он вдруг, — и зачем я,
черт,
с тобою связался! Знать я тебя не хочу больше отселева. Пошел один, вон твоя дорога!
Митя вздрогнул, вскочил было, но сел опять. Затем тотчас же стал говорить громко, быстро, нервно,
с жестами и в решительном исступлении. Видно было, что человек дошел до
черты, погиб и ищет последнего выхода, а не удастся, то хоть сейчас и в воду. Все это в один миг, вероятно, понял старик Самсонов, хотя лицо
его оставалось неизменным и холодным как у истукана.
— Чего боишься, — обмерил
его взглядом Митя, — ну и
черт с тобой, коли так! — крикнул
он, бросая
ему пять рублей. — Теперь, Трифон Борисыч, проводи меня тихо и дай мне на
них на всех перво-наперво глазком глянуть, так чтоб
они меня не заметили. Где
они там, в голубой комнате?
— Э,
черт, тьфу! Господа,
с вами буквально нельзя говорить! — вскрикнул Митя в последней степени раздражения и, обернувшись к писарю, весь покраснев от злобы,
с какою-то исступленною ноткой в голосе быстро проговорил
ему...
— А вы и не знали! — подмигнул
ему Митя, насмешливо и злобно улыбнувшись. — А что, коль не скажу? От кого тогда узнать? Знали ведь о знаках-то покойник, я да Смердяков, вот и все, да еще небо знало, да
оно ведь вам не скажет. А фактик-то любопытный,
черт знает что на
нем можно соорудить, ха-ха! Утешьтесь, господа, открою, глупости у вас на уме. Не знаете вы,
с кем имеете дело! Вы имеете дело
с таким подсудимым, который сам на себя показывает, во вред себе показывает! Да-с, ибо я рыцарь чести, а вы — нет!
— Ночью пир горой. Э,
черт, господа, кончайте скорей. Застрелиться я хотел наверно, вот тут недалеко, за околицей, и распорядился бы
с собою часов в пять утра, а в кармане бумажку приготовил, у Перхотина написал, когда пистолет зарядил. Вот она бумажка, читайте. Не для вас рассказываю! — прибавил
он вдруг презрительно.
Он выбросил
им на стол бумажку из жилетного своего кармана; следователи прочли
с любопытством и, как водится, приобщили к делу.
— А
черт его дери, Чижова,
с тобой вместе! Отколочу
его, вот что! Смеялся
он надо мной!
— Ты это про что? — как-то неопределенно глянул на
него Митя, — ах, ты про суд! Ну,
черт! Мы до сих пор все
с тобой о пустяках говорили, вот все про этот суд, а я об самом главном
с тобою молчал. Да, завтра суд, только я не про суд сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало. Что ты на меня
с такою критикой в лице смотришь?
— Ракитин знает. Много знает Ракитин,
черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но
с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру
они мастера!
Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
Ну и
черт его дери,
с оттенком так
с оттенком, мне все равно.
Вот, например, спириты… я
их очень люблю… вообрази,
они полагают, что полезны для веры, потому что
им черти с того света рожки показывают.
—
Черт!
Он ко мне повадился. Два раза был, даже почти три.
Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что
он просто
черт, а не сатана
с опаленными крыльями, в громе и блеске. Но
он не сатана, это
он лжет.
Он самозванец.
Он просто
черт, дрянной, мелкий
черт.
Он в баню ходит. Раздень
его и наверно отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый… Алеша, ты озяб, ты в снегу был, хочешь чаю? Что? холодный? Хочешь, велю поставить? C’est а ne pas mettre un chien dehors…
Не обращайте внимания, дрянной, мелкий
черт, — прибавил
он, вдруг перестав смеяться и как бы конфиденциально, —
он, наверно, здесь где-нибудь, вот под этим столом
с вещественными доказательствами, где ж
ему сидеть, как не там?
— Стыдно, позорно было бы не оправдать! — восклицал чиновник. — Пусть
он убил, но ведь отец и отец! И наконец,
он был в таком исступлении…
Он действительно мог только махнуть пестом, и тот повалился. Плохо только, что лакея тут притянули. Это просто смешной эпизод. Я бы на месте защитника так прямо и сказал: убил, но не виновен, вот и
черт с вами!
— Да
он так и сделал, только «
черт с вами» не сказал.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что
он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь…
черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это
с их стороны хорошая
черта, что
они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Черты лица
его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как
черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — //
Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!