Неточные совпадения
— К ней и к отцу!
Ух! Совпадение! Да ведь я
тебя для чего же и звал-то, для чего и желал, для чего алкал и жаждал всеми изгибами души и даже ребрами? Чтобы послать
тебя именно к отцу от меня, а потом и к ней, к Катерине Ивановне, да тем и покончить и с ней, и с отцом. Послать ангела. Я мог бы послать всякого, но мне надо было послать ангела. И вот
ты сам к ней и к отцу.
— Ну что ж, я пожалуй.
Ух, голова болит. Убери коньяк, Иван, третий раз говорю. — Он задумался и вдруг длинно и хитро улыбнулся: — Не сердись, Иван, на старого мозгляка. Я знаю, что
ты не любишь меня, только все-таки не сердись. Не за что меня и любить-то. В Чермашню съездишь, я к
тебе сам приеду, гостинцу привезу. Я
тебе там одну девчоночку укажу, я ее там давно насмотрел. Пока она еще босоножка. Не пугайся босоножек, не презирай — перлы!..
— Еду! — воскликнула она вдруг. — Пять моих лет! Прощайте! Прощай, Алеша, решена судьба… Ступайте, ступайте, ступайте от меня теперь все, чтоб я уже вас не видала!.. Полетела Грушенька в новую жизнь… Не поминай меня лихом и
ты, Ракитка. Может, на смерть иду!
Ух! Словно пьяная!
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить.
Ух, карьеру они мастера! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий
ты человек! Я
тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на
тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
— Отнюдь, никому, а главное,
тебе:
тебе ни за что! Боится, верно, что
ты как совесть предо мной станешь. Не говори ему, что я
тебе передал.
Ух, не говори!
— Да, жаль, что не отколотил
тебя по мордасам, — горько усмехнулся он. — В часть тогда
тебя тащить нельзя было: кто ж бы мне поверил и на что я мог указать, ну а по мордасам…
ух, жаль не догадался; хоть и запрещены мордасы, а сделал бы я из твоей хари кашу.
— «Русская интеллигенция не любит богатства».
Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
— Эх, кабы голос мне певучий,
ух ты, господи! Вот ожег бы я народ… Иди, брат, работать надо…
Неточные совпадения
— Ой, Климуша, с каким я марксистом познакомила-ась! Это, я
тебе скажу…
ух! Голос — бархатный. И, понимаешь, точно корабль плавает… эдакий — на всех парусах! И — до того все в нем определенно…
Ты смеешься? Глупо. Я
тебе скажу: такие, как он, делают историю. Он… на Желябова похож, да!
—
Ты в бабью любовь — не верь.
Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые,
ух! Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на земле живут.
—
Ух, как я
тебя ждал! — зашипел он, схватив Самгина, и увлек его в коридор, поставил в нишу окна.
— Как ее объели крысы,
ух! — сказала она, опускаясь на диван. —
Ты — видел?
Ты — посмотри! Ужас! — Вздрогнув, она затрясла головой.
— Отец у
тебя смешной, — говорил Дронов Климу. — Настоящий отец, он — страшный, у-ух!