Неточные совпадения
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так», то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не
только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи —
все, каким-нибудь наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались…
Теперь же скажу об этом «помещике» (как его у нас называли, хотя он
всю жизнь совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не
только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и
только, кажется, одни эти.
Ей, может быть, захотелось заявить женскую самостоятельность, пойти против общественных условий, против деспотизма своего родства и семейства, а услужливая фантазия убедила ее, положим, на один
только миг, что Федор Павлович, несмотря на свой чин приживальщика, все-таки один из смелейших и насмешливейших людей той, переходной ко
всему лучшему, эпохи, тогда как он был
только злой шут, и больше ничего.
Так что случай этот был, может быть, единственным в своем роде в жизни Федора Павловича, сладострастнейшего человека во
всю свою жизнь, в один миг готового прильнуть к какой угодно юбке,
только бы та его поманила.
Рассказывали, что молодая супруга выказала при том несравненно более благородства и возвышенности, нежели Федор Павлович, который, как известно теперь, подтибрил у нее тогда же, разом,
все ее денежки, до двадцати пяти тысяч,
только что она их получила, так что тысячки эти с тех пор решительно как бы канули для нее в воду.
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо
всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости,
только чтоб отвязался.
Во-первых, этот Дмитрий Федорович был один
только из трех сыновей Федора Павловича, который рос в убеждении, что он
все же имеет некоторое состояние и когда достигнет совершенных лет, то будет независим.
Лишь один
только младший сын, Алексей Федорович, уже с год пред тем как проживал у нас и попал к нам, таким образом, раньше
всех братьев.
Такие воспоминания могут запоминаться (и это
всем известно) даже и из более раннего возраста, даже с двухлетнего, но лишь выступая
всю жизнь как бы светлыми точками из мрака, как бы вырванным уголком из огромной картины, которая
вся погасла и исчезла, кроме этого
только уголочка.
Воротился он снова в наш городок окончательно
всего только года за три до приезда Алеши.
Это он сам воздвиг ее над могилкой бедной «кликуши» и на собственное иждивение, после того когда Федор Павлович, которому он множество раз уже досаждал напоминаниями об этой могилке, уехал наконец в Одессу, махнув рукой не
только на могилы, но и на
все свои воспоминания.
Знаешь, в одном монастыре есть одна подгородная слободка, и уж
всем там известно, что в ней одни
только «монастырские жены» живут, так их там называют, штук тридцать жен, я думаю…
Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому
только, что в то время она одна поразила его и представила ему разом
весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его.
Хотя, к несчастию, не понимают эти юноши, что жертва жизнию есть, может быть, самая легчайшая изо
всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку, хотя бы для того
только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, — такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по силам.
Задумчивый он приехал к нам тогда, может быть,
только лишь посмотреть:
всё ли тут или и тут
только два рубля, и — в монастыре встретил этого старца…
Пораженный и убитый горем монах явился в Константинополь ко вселенскому патриарху и молил разрешить его послушание, и вот вселенский владыко ответил ему, что не
только он, патриарх вселенский, не может разрешить его, но и на
всей земле нет, да и не может быть такой власти, которая бы могла разрешить его от послушания, раз уже наложенного старцем, кроме лишь власти самого того старца, который наложил его.
Если кто из этих тяжущихся и пререкающихся мог смотреть серьезно на этот съезд, то, без сомнения, один
только брат Дмитрий; остальные же
все придут из целей легкомысленных и для старца, может быть, оскорбительных — вот что понимал Алеша.
Дмитрий задумался, потому что ничего не мог припомнить, что бы такое ему обещал, ответил
только письмом, что изо
всех сил себя сдержит «пред низостью», и хотя глубоко уважает старца и брата Ивана, но убежден, что тут или какая-нибудь ему ловушка, или недостойная комедия.
— Да еще же бы нет? Да я зачем же сюда и приехал, как не видеть
все их здешние обычаи. Я одним
только затрудняюсь, именно тем, что я теперь с вами, Федор Павлович…
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. —
Всех здесь в скиту двадцать пять святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так.
Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— Значит,
все же лазеечка к барыням-то из скита проведена. Не подумайте, отец святой, что я что-нибудь, я
только так. Знаете, на Афоне, это вы слышали ль, не
только посещения женщин не полагается, но и совсем не полагается женщин и никаких даже существ женского рода, курочек, индюшечек, телушечек…
Это был невысокий сгорбленный человечек с очень слабыми ногами,
всего только шестидесяти пяти лет, но казавшийся от болезни гораздо старше, по крайней мере лет на десять.
Я шут коренной, с рождения,
все равно, ваше преподобие, что юродивый; не спорю, что и дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем, калибра, поважнее-то другую бы квартиру выбрал,
только не вашу, Петр Александрович, и вы ведь квартира неважная.
— Я вам, господа, зато
всю правду скажу: старец великий! простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил, вот сию
только минуточку, вот как рассказывал, а прежде никогда и в голову не приходило.
Ведь если б я
только был уверен, когда вхожу, что
все меня за милейшего и умнейшего человека сейчас же примут, — Господи! какой бы я тогда был добрый человек!
— Какой вздор, и
все это вздор, — бормотал он. — Я действительно, может быть, говорил когда-то…
только не вам. Мне самому говорили. Я это в Париже слышал, от одного француза, что будто бы у нас в Четьи-Минеи это за обедней читают… Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России… долго жил в России… Я сам Четьи-Минеи не читал… да и не стану читать… Мало ли что болтается за обедом?.. Мы тогда обедали…
«Знаю я, говорю, Никитушка, где ж ему и быть, коль не у Господа и Бога,
только здесь-то, с нами-то его теперь, Никитушка, нет, подле-то, вот как прежде сидел!» И хотя бы я
только взглянула на него лишь разочек,
только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась,
только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: «Мамка, где ты?»
Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик,
всего бы
только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как, бывало, бежит ко мне, кричит да смеется,
только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!
Только бы покаяние не оскудевало в тебе — и
все Бог простит.
Любовь такое бесценное сокровище, что на нее
весь мир купить можешь, и не
только свои, но и чужие грехи еще выкупишь.
— Я видел ее
всего только один раз, — продолжал
все в том же недоумении Алеша.
Ну что, думаю, я
всю жизнь верила — умру, и вдруг ничего нет, и
только «вырастет лопух на могиле», как прочитала я у одного писателя.
Я стою и кругом вижу, что
всем все равно, почти
всем, никто об этом теперь не заботится, а я одна
только переносить этого не могу.
Тут действительно доходит до того, что даже и жизнь отдают,
только бы не продлилось долго, а поскорей совершилось, как бы на сцене, и чтобы
все глядели и хвалили.
Но предрекаю, что в ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что, несмотря на
все ваши усилия, вы не
только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас
все время любившего и
все время таинственно руководившего.
—
Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никого не исправляют, а главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не
только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело, что, кроме установленных судов, есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с милым и
все еще дорогим сыном своим, а сверх того, есть и сохраняется, хотя бы даже
только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но
все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
Справедливо и то, что было здесь сейчас сказано, что если бы действительно наступил суд церкви, и во
всей своей силе, то есть если бы
все общество обратилось лишь в церковь, то не
только суд церкви повлиял бы на исправление преступника так, как никогда не влияет ныне, но, может быть, и вправду самые преступления уменьшились бы в невероятную долю.
Иван Федорович прибавил при этом в скобках, что в этом-то и состоит
весь закон естественный, так что уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не
только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь.
Засадить же вы меня хотите
только потому, что меня к ней же ревнуете, потому что сами вы приступать начали к этой женщине со своею любовью, и мне это опять-таки
все известно, и опять-таки она смеялась, — слышите, — смеясь над вами, пересказывала.
Но так как он оскорбил сию минуту не
только меня, но и благороднейшую девицу, которой даже имени не смею произнести всуе из благоговения к ней, то и решился обнаружить
всю его игру публично, хотя бы он и отец мой!..
Ваше преподобие, поверьте, что я
всех обнаруженных здесь подробностей в точности не знал, не хотел им верить и
только теперь в первый раз узнаю…
Есть у старых лгунов,
всю жизнь свою проактерствовавших, минуты, когда они до того зарисуются, что уже воистину дрожат и плачут от волнения, несмотря на то, что даже в это самое мгновение (или секунду
только спустя) могли бы сами шепнуть себе: «Ведь ты лжешь, старый бесстыдник, ведь ты актер и теперь, несмотря на
весь твой „святой“ гнев и „святую“ минуту гнева».
Дмитрий Федорович стоял несколько мгновений как пораженный: ему поклон в ноги — что такое? Наконец вдруг вскрикнул: «О Боже!» — и, закрыв руками лицо, бросился вон из комнаты. За ним повалили гурьбой и
все гости, от смущения даже не простясь и не откланявшись хозяину. Одни
только иеромонахи опять подошли под благословение.
И однако,
все шли. Монашек молчал и слушал. Дорогой через песок он
только раз лишь заметил, что отец игумен давно уже ожидают и что более получаса опоздали. Ему не ответили. Миусов с ненавистью посмотрел на Ивана Федоровича.
— А чего ты
весь трясешься? Знаешь ты штуку? Пусть он и честный человек, Митенька-то (он глуп, но честен); но он — сладострастник. Вот его определение и
вся внутренняя суть. Это отец ему передал свое подлое сладострастие. Ведь я
только на тебя, Алеша, дивлюсь: как это ты девственник? Ведь и ты Карамазов! Ведь в вашем семействе сладострастие до воспаления доведено. Ну вот эти три сладострастника друг за другом теперь и следят… с ножами за сапогом. Состукнулись трое лбами, а ты, пожалуй, четвертый.
И чем
только этот Иван прельстил вас
всех, что вы
все пред ним благоговеете?
Но Иван Федорович, усевшийся уже на место, молча и изо
всей силы вдруг отпихнул в грудь Максимова, и тот отлетел на сажень. Если не упал, то
только случайно.
Но в момент нашего рассказа в доме жил лишь Федор Павлович с Иваном Федоровичем, а в людском флигеле
всего только три человека прислуги: старик Григорий, старуха Марфа, его жена, и слуга Смердяков, еще молодой человек.
Бить он ее никогда не бивал, разве
всего только один раз, да и то слегка.
Отворив баню, он увидал зрелище, пред которым остолбенел: городская юродивая, скитавшаяся по улицам и известная
всему городу, по прозвищу Лизавета Смердящая, забравшись в их баню,
только что родила младенца.