Неточные совпадения
Вот если вы не согласитесь с этим последним тезисом и ответите: «Не так» или «не всегда так»,
то я, пожалуй, и ободрюсь духом насчет значения героя моего Алексея Федоровича. Ибо не только чудак «не всегда» частность и обособление, а напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все, каким-нибудь наплывным ветром, на
время почему-то от него оторвались…
Разумеется, прозорливый читатель уже давно угадал, что я с самого начала к
тому клонил, и только досадовал на меня, зачем я даром трачу бесплодные слова и драгоценное
время.
И в
то же
время он все-таки всю жизнь свою продолжал быть одним из бестолковейших сумасбродов по всему нашему уезду.
Деревеньку же и довольно хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое
время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился
того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
К
тому же так случилось, что родня ребенка по матери тоже как бы забыла о нем в первое
время.
Он долго потом рассказывал, в виде характерной черты, что когда он заговорил с Федором Павловичем о Мите,
то тот некоторое
время имел вид совершенно не понимающего, о каком таком ребенке идет дело, и даже как бы удивился, что у него есть где-то в доме маленький сын.
Списавшись с Федором Павловичем и мигом угадав, что от него денег на воспитание его же детей не вытащишь (хотя
тот прямо никогда не отказывал, а только всегда в этаких случаях тянул, иногда даже изливаясь в чувствительностях), он принял в сиротах участие лично и особенно полюбил младшего из них, Алексея, так что
тот долгое
время даже и рос в его семействе.
Так как Ефим Петрович плохо распорядился и получение завещанных самодуркой генеральшей собственных детских денег, возросших с тысячи уже на две процентами, замедлилось по разным совершенно неизбежимым у нас формальностям и проволочкам,
то молодому человеку в первые его два года в университете пришлось очень солоно, так как он принужден был все это
время кормить и содержать себя сам и в
то же
время учиться.
Познакомившись с редакциями, Иван Федорович все
время потом не разрывал связей с ними и в последние свои годы в университете стал печатать весьма талантливые разборы книг на разные специальные
темы, так что даже стал в литературных кружках известен.
Он с самого детства любил уходить в угол и книжки читать, и, однако же, и товарищи его до
того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во все
время пребывания его в школе.
Он долгое
время пред
тем прожил не в нашем городе.
Прибавьте, что он был юноша отчасти уже нашего последнего
времени,
то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью.
Изобретение это,
то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше
время уже тысячелетней.
От него же узнал Алеша все подробности
того важного дела, которое связало в последнее
время обоих старших братьев замечательною и тесною связью.
Дмитрий Федорович, никогда у старца не бывавший и даже не видавший его, конечно, подумал, что старцем его хотят как бы испугать; но так как он и сам укорял себя втайне за многие особенно резкие выходки в споре с отцом за последнее
время,
то и принял вызов.
— Из простонародья женский пол и теперь тут, вон там, лежат у галерейки, ждут. А для высших дамских лиц пристроены здесь же на галерее, но вне ограды, две комнатки, вот эти самые окна, и старец выходит к ним внутренним ходом, когда здоров,
то есть все же за ограду. Вот и теперь одна барыня, помещица харьковская, госпожа Хохлакова, дожидается со своею расслабленною дочерью. Вероятно, обещал к ним выйти, хотя в последние
времена столь расслабел, что и к народу едва появляется.
Кроме
того, ожидал, стоя в уголку (и все
время потом оставался стоя), молодой паренек, лет двадцати двух на вид, в статском сюртуке, семинарист и будущий богослов, покровительствуемый почему-то монастырем и братиею.
Многие из «высших» даже лиц и даже из ученейших, мало
того, некоторые из вольнодумных даже лиц, приходившие или по любопытству, или по иному поводу, входя в келью со всеми или получая свидание наедине, ставили себе в первейшую обязанность, все до единого, глубочайшую почтительность и деликатность во все
время свидания,
тем более что здесь денег не полагалось, а была лишь любовь и милость с одной стороны, а с другой — покаяние и жажда разрешить какой-нибудь трудный вопрос души или трудный момент в жизни собственного сердца.
— Об этом, конечно, говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было,
то ничьею силой, кроме как Божиим изволением. Все от Бога. Посетите меня, отец, — прибавил он монаху, — а
то не во всякое
время могу: хвораю и знаю, что дни мои сочтены.
Но предрекаю, что в
ту даже самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на
то, что, несмотря на все ваши усилия, вы не только не подвинулись к цели, но даже как бы от нее удалились, — в
ту самую минуту, предрекаю вам это, вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно над собою чудодейственную силу Господа, вас все
время любившего и все
время таинственно руководившего.
— Вся мысль моей статьи в
том, что в древние
времена, первых трех веков христианства, христианство на земле являлось лишь церковью и было лишь церковь.
—
То есть в двух словах, — упирая на каждое слово, проговорил опять отец Паисий, — по иным теориям, слишком выяснившимся в наш девятнадцатый век, церковь должна перерождаться в государство, так как бы из низшего в высший вид, чтобы затем в нем исчезнуть, уступив науке, духу
времени и цивилизации.
Если же не хочет
того и сопротивляется,
то отводится ей в государстве за
то как бы некоторый лишь угол, да и
то под надзором, — и это повсеместно в наше
время в современных европейских землях.
Если что и охраняет общество даже в наше
время и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает,
то это опять-таки единственно лишь закон Христов, сказывающийся в сознании собственной совести.
Но есть из них, хотя и немного, несколько особенных людей: это в Бога верующие и христиане, а в
то же
время и социалисты.
Впрочем, некоторая болезненность его лица в настоящую минуту могла быть понятна: все знали или слышали о чрезвычайно тревожной и «кутящей» жизни, которой он именно в последнее
время у нас предавался, равно как всем известно было и
то необычайное раздражение, до которого он достиг в ссорах со своим отцом из-за спорных денег.
— Простите великодушно за
то, что заставил столько ждать. Но слуга Смердяков, посланный батюшкою, на настойчивый мой вопрос о
времени, ответил мне два раза самым решительным тоном, что назначено в час. Теперь я вдруг узнаю…
Но «этот монах»,
то есть
тот, который приглашал их давеча на обед к игумену, ждать себя не заставил. Он тут же встретил гостей, тотчас же как они сошли с крылечка из кельи старца, точно дожидал их все
время.
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое
время лошадей пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к отцу игумену, надо извиниться в
том, что мы с вами там накутили…
— Меня не было, зато был Дмитрий Федорович, и я слышал это своими ушами от Дмитрия же Федоровича,
то есть, если хочешь, он не мне говорил, а я подслушал, разумеется поневоле, потому что у Грушеньки в ее спальне сидел и выйти не мог все
время, пока Дмитрий Федорович в следующей комнате находился.
Это было именно
то самое
время, когда он получил из Петербурга известие о смерти его первой супруги, Аделаиды Ивановны, и когда с крепом на шляпе пил и безобразничал так, что иных в городе, даже из самых беспутнейших, при взгляде на него коробило.
Алеша, выслушав приказание отца, которое
тот выкрикнул ему из коляски, уезжая из монастыря, оставался некоторое
время на месте в большом недоумении.
Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край
той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в
то же самое
время вслед за чертом, но я все-таки и твой сын, Господи, и люблю тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть.
Вот к этому-то
времени как раз отец мне шесть тысяч прислал, после
того как я послал ему форменное отречение от всех и вся,
то есть мы, дескать, «в расчете», и требовать больше ничего не буду.
Только я вот что досконально знал по секрету и даже давно: что сумма, когда отсмотрит ее начальство, каждый раз после
того, и это уже года четыре кряду, исчезала на
время.
Правда, сейчас бы и очнулся, а спросили бы его, о чем он это стоял и думал,
то наверно бы ничего не припомнил, но зато наверно бы затаил в себе
то впечатление, под которым находился во
время своего созерцания.
— Насчет подлеца повремените-с, Григорий Васильевич, — спокойно и сдержанно отразил Смердяков, — а лучше рассудите сами, что раз я попал к мучителям рода христианского в плен и требуют они от меня имя Божие проклясть и от святого крещения своего отказаться,
то я вполне уполномочен в
том собственным рассудком, ибо никакого тут и греха не будет.
Опять-таки и
то взямши, что никто в наше
время, не только вы-с, но и решительно никто, начиная с самых даже высоких лиц до самого последнего мужика-с, не сможет спихнуть горы в море, кроме разве какого-нибудь одного человека на всей земле, много двух, да и
то, может, где-нибудь там в пустыне египетской в секрете спасаются, так что их и не найдешь вовсе, —
то коли так-с, коли все остальные выходят неверующие,
то неужели же всех сих остальных,
то есть население всей земли-с, кроме каких-нибудь
тех двух пустынников, проклянет Господь и при милосердии своем, столь известном, никому из них не простит?
Полагая, что Алеша очень сконфузился, Катерина Ивановна как бы щадила его и все
время проговорила в
тот раз с Дмитрием Федоровичем.
Но я не могу больше жить, если не скажу вам
того, что родилось в моем сердце, а этого никто, кроме нас двоих, не должен до
времени знать.
—
То ли еще узрим,
то ли еще узрим! — повторили кругом монахи, но отец Паисий, снова нахмурившись, попросил всех хотя бы до
времени вслух о сем не сообщать никому, «пока еще более подтвердится, ибо много в светских легкомыслия, да и случай сей мог произойти естественно», — прибавил он осторожно, как бы для очистки совести, но почти сам не веруя своей оговорке, что очень хорошо усмотрели и слушавшие.
— Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, — замахал рукою старик. — Я его и без
того, как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а
то еще будет надеяться. Да и тебе совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все
время прятал, за него идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?
Дело в
том, что тут для Алеши разрешалось теперь одно из его сомнений, одна беспокойная загадка, с некоторого
времени его мучившая.
Время же уходило: мысль об отходившем старце ни на минуту, ни на секунду не оставляла его с
того часа, как он вышел из монастыря.
Но всего более поразил Алешу взгляд бедной дамы — взгляд чрезвычайно вопросительный и в
то же
время ужасно надменный.
И до
тех пор пока дама не заговорила сама и пока объяснялся Алеша с хозяином, она все
время так же надменно и вопросительно переводила свои большие карие глаза с одного говорившего на другого.
Лицо его изображало какую-то крайнюю наглость и в
то же
время — странно это было — видимую трусость.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с
того самого
времени на душе сидит, что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу,
тот самый генерал вошел, что на Святую сюда приезжал: «Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает, надо бы у вас форточку али дверь отворить, по
тому самому, что у вас воздух несвежий».
— Алексей Федорович… я… вы… — бормотал и срывался штабс-капитан, странно и дико смотря на него в упор с видом решившегося полететь с горы, и в
то же
время губами как бы и улыбаясь, — я-с… вы-с… А не хотите ли, я вам один фокусик сейчас покажу-с! — вдруг прошептал он быстрым, твердым шепотом, речь уже не срывалась более.
У него все
время, пока он тогда говорил, голос был такой слабый, ослабленный, и говорил он так скоро-скоро, все как-то хихикал таким смешком, или уже плакал… право, он плакал, до
того он был в восхищении… и про дочерей своих говорил… и про место, что ему в другом городе дадут…